Моя профессия ураган

— Да отпусти ты его! — кто-то пытался разжать мою руку, ибо я даже в таком положении умудрялась заламывать и тащить стонущего и ввизгивающего врага за собой, мгновенно ловя любые изменения на ощупь и все равно скручивая его, как бы меня не несли…

— Не… — медленно через силу сказала я. — Он тогда ударит меня молотком…

— Видишь, дурак, — кто-то выговаривал несчастному лекарю. — Чокнутый, как ты умудрился молоточком… молоточком заболевшую тэйвонтуэ?!

— Так откуда я ж знал, что она бешенная!?! — это был истерический вопль истерзанной пытками души. — Я ее десятой дорогой обойду, а мне ведь еще молоток из головы собаки выковыривать!

А может, все и не так было, ибо я уже проваливалась в глубокую пропасть, у которой не было конца…

Глава 27

Огонь цветет… Эти умноженные в бесконечность рассеченной психикой цвета заставляют меня кричать… Кто-то подносит мне воду, я захлебываясь пью, но ничего не вижу — в голове ослепительные, в нечеловеческих красках, словно слепящие зеркала, пылающие протуберанцы, странные облики такой небывалой утонченности и красоты… Я кричу… Я испытываю страх перед собственным воображением, рисующим мне картины такой немыслимой красоты, от которых можно сойти с ума и забыть прошлое… Даже если всплывали мои собственные воспоминания, они словно утончались, теряя насыщенную грубость, и становились чистым прозрачным светом… Чистым безосновным, струящимся и пронизывающим светом бесконечной глубины, и этот свет захватывал с собой сердце… и от этих красок я испытывала почти телесно ощутимую, тянущую сердце радость, и радость, иногда переходящая в экстаз, заливала тело горячей и сладостной волной… Вся моя жизнь оказывается тут, в одной точке, ее можно взять рукой… Я смеюсь…

Как просто… Это я! Вся моя жизнь, все мои мысли — они здесь, одна точка, которую я охватываю всю… Огонь цветет… Он становится вдруг бесконечным морем, трепещущей радостью, и по этому морю плывет, захлебывается брызгами убаюканная покоем душа, отдыхая в блаженном трансе… Но кровь бьется в виски, а вымотанный, усталый мой мозг ревет на бешенном ходу, перейдя все грани реального… И я кричу… Огонь цветет… Инерции бесконечных направлений движения Сознания, что имели место за всю жизнь, вдруг воскресли, ожили все направления мысли… Вся жизнь вдруг вместилась в один миг, момент, точку всеми своими плоскостями и гранями, всеми своими деталями, всеми своими звуками и красками… Я не могла пошевелить головой, ни даже приподнять ее, задыхаясь, но это только для тех, кто смотрел со стороны… Мне же казалось, что я бешено устремляюсь, как комета, в межзвездных просторах, качаюсь, плыву, по огненному морю, живу так, как еще никогда не жила среди радужного шаления, урагана, в блаженном божественном мерцании… Будто попав в космический простор в шале огненной, радужной феерии огней…

Смутно сознается, что кто-то пытается влить мне лекарства, держит мои руки, пытается успокоить, когда я мечусь, встревожено склоняется надо мной, и я вижу такие родные усталые глаза… Они встревожено приближаются, они что-то ищут в моем лице… Кто-то отчаянно кусает губы, когда мне тяжело, когда наступает кризис, и силы покидают меня… Я вижу глаза, наполненные горем, кто-то что-то кричит, все мечутся, суетятся… Пытаются втолкнуть в рот ужасно горькую гадость… Но я качаю головой, вернее мне кажется, что я качаю, я кривлюсь — мне не хочется отвлекаться сюда, куда зовет меня чужая боль…

— Кризис, — я слышу чей-то холодный голос. — Она или выживет или… Скорей всего "или"… — говорит он устало.

— Доктор, сделайте что-нибудь! — отчаянно, в муке и так безнадежно, словно теряет все, кусая губы, говорит какой-то человек, протягивая к нему руки.

Кажется, по лицу у него текут слезы, но он их не видит… Никогда я еще не слышала, чтоб в суровом мужском голосе было столько горя и терзания.

— Я попробую, но это очень опасно, — наконец неохотно говорит он. — Она может погибнуть…

— Я сделаю все… — тихо говорит человек.