Моя профессия

Естественно, что и на художественном совете и дальше, на первых встречах актеров с ролями, происходят обсуждения и часто кому-то обязательно что-то не нравится. Я не боюсь этих обсуждений. Актер не должен выполнять приказ режиссера. Режиссер действительно должен умереть в актере, и актеру должно казаться, что все он придумал сам. И при обсуждении роли, и при обсуждении эскиза куклы, и при обсуждении музыки актер не только имеет право на собственное мнение, но и обязан высказать его и сделать свои предложения. Как я уже писал, у нас правило: слушать все предложения, даже глупые, потому что бывает так, что обсуждение глупого предложения рождает новое и уже совсем не глупое, но это не значит, конечно, что каждое предложение должно быть принято режиссером, тем более что предложения-то бывают разные, иногда прямо противоположные.

Эскизы декораций обсуждаются с точки зрения и стиля и удобства игры, но, естественно, актеров больше всего волнуют эскизы кукол. С кем в первую очередь они будут партнерами, в кого они будут в полном смысле слова воплощаться. Причем, как бы ни волновала актера кукла его роли, ему интересно и важно понять также и кукол других актеров, с кем придется общаться его герою – кукле с куклой, и самое главное – создана ли художником «семья» кукол, кукольный народец. Ведь в каждом спектакле куклы по-разному условны. А условность только тогда правда, когда она не нарушена.

Правда единоусловия

Всякое произведение искусства условно. В рифму никто в жизни не разговаривает. А в стихотворном произведении разговаривают. Левитан написал «Над вечным покоем». Там изображена по крайней мере десятиверстая даль – пространство. А картина-то плоская. Репин написал идущий крестный ход. А ни одна фигура не движется. Все застыли в тех позах, в которых их написал Репин. Два художника-реалиста. А произведения их условны. Условием плоскости, условием изображенного движения.

Как правило, необходимо, чтобы внутри себя условие не нарушалось и было единым для всего произведения. Я говорю «как правило» потому, что сознательные и явные нарушения условия возможны: прозаические сцены внутри стихотворных пьес, музыкальные монологи в драматическом действии, «а парте» в публику, применявшиеся в театре прошлых веков, и монологи от автора, а то и присутствие автора на сцене современного театра.

Эти нарушения единоусловия сами становятся условием, и большинством зрителей так и понимаются. Но это не значит, что условность можно нарушать как попало. В этом случае такое нарушение дискредитирует условие. Оно распадается. Разваливается.

Кукла условна уже тем самым, что она кукла, то есть нечто неживое, условно изображающее живое существо. Все в кукле изображено. Все ненастоящее, условное. И анатомия, и пропорции, и материал. И условия эти в разных спектаклях бывают разные. Куклы могут приводиться в движение нитками, могут быть надеты на пальцы как перчатки, могут быть тростевыми. Каждое из этих условий зрители могут принять, в каждое поверить, пока вы не нарушили условия, пока семья ваших кукол единоусловна. А вот попробуйте нарушить это единоусловие – и получится ерунда. Каждая условность будет дискредитировать другую. Кукла на нитках станет беспомощно невесома и куча ниток над ней станет не условностью, а мешающей техникой. А «перчаточная» кукла рядом с висящей превратится в распластанную бесформенную лягушку и буквально прилипнет к грядке. К сожалению, такие объединения разноусловий я встречал в спектаклях некоторых кукольных театров; каждый раз мне казалось это как бы оскорблением, нанесенным кукле.

Но единоусловность кукол состоит не только в единосистемности их технического устройства. Можно всех кукол сделать «перчаточными» и тем не менее разноусловными и опять-таки несовместимыми.

Существует не только разноусловность между живописью и скульптурой. Это-то всем ясно. Но существует разноусловность и внутри живописи и внутри скульптуры. Это тоже ясно. Да не сразу. Особенно, если относится к одному и тому же жанру. Например, к портрету. Представьте себе портрет русской крестьянки, написанный Малявиным, и представьте себе портрет русской крестьянки, написанный Венециановым. Могут эти две женщины встретиться на плоскости одной и той же картины? Не могут. И не в том дело, что одна в голубом кокошнике, а другая в цветастом платке. Они просто разноусловны. Все в них противоположно: жирный мазок широкой малявинской кисти, и тонкая венециановская лессировка, и цветовое пространство, внутри которого каждая находится.

Вот так и в куклах. Представьте себе, что для вашего спектакля вы выбрали анатомию тростевой куклы. Достаточно ли этого, чтобы бездумно поручить делать этих кукол разным художникам и разным скульпторам? Нет, ничего хорошего из этого не получится. И в этом случае возникнет разноусловность. Что было бы, если бы голову Ивана-царевича вылепила Голубкина, а голову Елены Прекрасной – Коненков? Ни играть на одной ширме, ни пожениться они не смогут. Разноусловны.