Органичному восприятию жизни хочу я учиться у больших людей искусства и подражать им только в одном: в умении никому не подражать. А это в свою очередь возможно лишь в том случае, если все, что делаешь в искусстве, делать не вообще, а для чего-то, иначе говоря, – знать тему своей работы и ее идею.
Замечательные выводы делает один из лучших русских скульпторов девятнадцатого века Антокольский, оценивая искусство Древней Греции и говоря, что оно «учит нас понимать высокое значение искусства, не делать ничего для ничего».
О теме каждого моего номера я говорил, как мне кажется, достаточно подробно, но я не обобщил эти темы. И сейчас это сделать необходимо, так как только сумма этих тем определяет общую тему моей концертной жизни, то есть то основное, о чем я хотел сказать моим зрителям.
Актер, читающий на концерте «Мцыри» или «Прозаседавшиеся», отвечает за выбор для своего исполнения именно этих стихов и за то, как он сумел их прочитать, верно ли он передал их содержание, их темы, но за самые темы отвечают авторы: Лермонтов и Маяковский.
Но разве отвечает автор исполняемого мною цыганского романса за то, что сделали с этим романсом мои собаки, если романс этот оказался только материалом для решения совсем иной, прямо противоположной темы?
Значит, я отвечаю перед моими зрителями не только исполнительски, не только актерски, но и авторски, потому что в большинстве своих работ являюсь автором их тем. И, значит, больше чем какой бы то ни было другой актер, я отвечаю прежде всего за то,
Что же я фактически делал на эстраде и был ли от моей работы хоть какой-нибудь прок, какая-нибудь польза?
Каждый человек работает в масштабе своих сил и делает меньше или больше, но каждый обязан понимать, приносит он пользу или вред. И люди, профессией которых является искусство, не освобождены от этой обязанности прежде всего потому, что безвредно-бесполезных произведений искусства не существует.
Если книга, картина или мелодия восприняты читателем, зрителем или слушателем, значит, в этом читателе, зрителе или слушателе возникли определенные эмоции, а всякая эмоция может быть только либо полезной, либо вредной. «Никакой» она не может быть.
Принести вред искусством, вызвав дурные эмоции зрителя, слушателя или читателя, очень легко, гораздо легче, чем об этом думают многие, потому что действие произведения искусства часто бывает сильнее автора, а результат этого действия – шире и значительнее, чем можно было бы предполагать.
Именно в силу эмоциональности, то есть в какой-то степени бесконтрольности восприятия искусства, маленький пошлый анекдот, рассказанный с эстрады, может принести очень много настоящего вреда. Банально написанный положительный герой в романе или повести, фальшиво сыгранная любовная сцена в театре, сентиментально спетые в концерте романс или ария могут вызвать неверные, а потому и вредные представления о подлинном героизме, о настоящей любви, о настоящей, а не парфюмерной лирике.
Я хочу верить, что смех, которым зрители отвечают на мое выступление в концерте, не похож на смех, возникший от пошлого анекдота. Я хочу верить, что не вызвал у моих зрителей ни одной дурной эмоции и, значит, не принес вреда.
Наоборот, я верю в то, что вне зависимости от масштабов приносимой мною пользы я делаю на эстраде правильное, нужное и доброе дело. Я не могу не верить в это, так как иначе я не мог бы работать и не был бы счастлив от этой работы.
Естественно, что мне, как и всякому человеку, всякому художнику, труднее, чем постороннему, определить характер пользы в моей работе, то есть определить основную ее тему, но все-таки я постараюсь это сделать.
Если человек воспринимает окружающую его жизнь активно, то его тема – это борьба за желаемое, то есть за переделку, за улучшение жизни. Это его мечта, его любовь.
Мое актерское стремление к сатире и к ролям острохарактерным, обнаружившееся и в музыкальном и в драматическом театре, в еще большей степени проявилось в актерстве с куклами. И мне хочется верить, что жизнь моя на эстраде была посвящена выкорчевыванию пней и сжиганию мусора.
Моя тема – это тема сатирика: тема борьбы с фальшивыми чувствами, фальшивыми эмоциями, банальностью, неправдой, ложью. Только в нескольких моих работах есть элемент лирики: в колыбельной песне Мусоргского, в «папанинском» медведе да еще в какой-то степени в романсе Чайковского «Мы сидели с тобой». Хотя и в этих вещах лирика идет у меня параллельно с иронией.
Но, определяя тему своей работы в искусстве как сатирическую, я говорю сейчас только о работе на эстраде.