Моя реальность

Амаранта приподнялась на локтях, извлекла из ящика прикроватной тумбы сильное снотворное и приняла, запивая вином, сразу несколько таблеток.

7

Тело художницы обнаружили после обеда, когда горничная обратилась к администратору по поводу странной тишины в номере и невозможности попасть туда с целью уборки. Амаранта прежде всегда держалась приветливо с персоналом гостиницы и, когда требовалось, отворяла им дверь.

Войдя толпою, товарищи погибшей принялись смотреть на тело, причитать, высказывать предположения; все были заняты случившейся здесь смертью человека, кроме Рудольфа Дордена, первым делом обратившего внимание на полотно, накрытое белой тканью.

Живой знойный свет дня полно и сильно освещал комнату. Лежащая на кровати женщина, над которой склонились гости и служащие отеля, казалось, просто спала.

Дорден подошёл ближе и бесцеремонно сдернул покров с мольберта… Его лицо обдало воздухом, свежий запах мастерской стал отчётливее… Дорден застыл, сжимая в руке белую ткань, другим концом свободно упавшую на пол.

Картина, нежно поблескивающая недавно высохшей краской была вершиной всего, что успел он за свою отнюдь не маленькую жизнь многотрудно передумать и трепетно перечувствовать об искусстве. Испытывая смесь уничтожающей зависти и восхищения, он стоял перед полотном как только ступивший на тропу живописи ученик перед творением великого мастера.

Рудольф Дорден в этот момент перестал существовать как авторитет сам для себя. Он был уничтожен, убит своим же кинжалом, эросом, возведенным кистью Амаранты в такой высочайший ангельский ранг, к какому прежде ни разу не возносилась его близорукая мысль. Вожделение, не посмевшее выразиться ни в чём, кроме цвета, плавного перетекания нежнейших неземных оттенков, яростно билось в картине, точно чудовищно сильная птица в силке.

Тело мальчика на переднем плане как будто светилось; сноп брызг волны, ударившей в камень, пена, мягкие облака — все это тонкое зыбкое обрамление, сияющее чуть более тускло, было нимбом, отблеском пленительной юной наготы, изучающей тихий чистый свет…

— Боже праведный, — прошептал Рудольф, оторопело отступая на шаг назад, будто сияние картины опалило его лицо.

— Она не завершена, — сказал кто-то у него за спиной. Выставлять её в таком виде нельзя…

— Что вы будете делать?

— Я завершу её, — сказал Дорден.

— И подпишите своим именем?

— Вероятно… Эта картина достойна большего, чем грязная история, известная этому курорту… Ибо картина — великая.

— Ну и сволочь же вы, Рудольф, — произнёс, болезненно скривившись, теперь уже бывший его высокий ученик.

Вернувшись в свой номер, Дорден безжалостно порезал «Актрису…» канцелярским ножом и благоговейно водрузил вместо неё на мольберт последнюю картину Амаранты Тейлор.

Совпадение

Серые очертания города в сумеречной дымке пасмурного дня проплывали за окнами автобуса. Народу в салоне было не очень много, час поздний, публика подрёмывала, вяло шелестела газетами или отсутствовала, отгородившись от всего мира незаметными таблетками наушников. Сесилия ехала с работы. Медленно сомкнув веки, она откинулась на сидение, положив на колени текстом вниз раскрытую книгу. Внезапно у неё зазвонил мобильный.

— Да? — с лёгким раздражением ответила Сесилия. Вырванный из дрёмы человек в конце рабочего дня не слишком рад звонкам, тем более с незнакомых номеров. — Алло?

Сначала было тихо, потом в трубке послышался горестный вздох, и высокий женский голос, натянутый, дребезжащий от волнения, произнёс:

— Да. Это Вы. Определенно Вы. Я очень рада слышать Ваш голос, такой чувственный и загадочный. Я рада.

— Что? — переспросила Сесилия. Удивлённая складочка собралась у неё на лбу. — Кто это говорит? Представьтесь, пожалуйста…

— О… — вздохнула женщина в трубке. — Так уж ли это важно, как меня зовут, — Сесилии показалось, что собеседница всхлипнула. — С Вами говорит просто одна очень несчастная женщина…

— Что у Вас случилось? — участливо спросила Сесилия. — Разве я могу Вам помочь? — она начала подозревать, что звонят какие-нибудь телефонные мошенники, которых развелось видимо-невидимо, и сейчас эта рыдающая незнакомка непременно попросит денег.

Сесилии захотелось поскорее свернуть разговор.

— Нет, — возразила женщина. — мне не нужно ничего. Я просто хотела поговорить с Вами, соприкоснуться с чем-то поистине прекрасным и чистым…

— Да в чём, наконец, дело? — Сесилия начала сердиться. —Спасибо, конечно, но кто Вы такая?

— Понимаете, — всхлипнула та. — Мой муж. О! Он очень давно любит Вас. Я знаю. Я точно знаю.

— Да что за ерунда? — возмутилась Сесилия. Она возвысила голос и некоторые любопытные пассажиры повернулись в её сторону. — Послушай те себя со стороны… Вы несёте бред… — Однако поневоле она начала мысленно перебирать всех своих многочисленных знакомых. — Муж? Любит? Давно? Чей муж?

Женщина в трубке продолжала свои излияния:

— Вы ведь блондинка, не так ли? У Вас тонкие нежные черты лица, маленький ротик, рост около пяти с половиной футов, длинная шея, и Вы любите жемчуг… любите перебирать пальцами гладкие бусинки ожерелья, когда волнуетесь…