Моя рыба будет жить

Когда никто меня не пытал, сосредоточиваться у меня получалось лучше, и я смогла всерьез заняться учебой. Уроки, как и раньше, были нудными, но после того, как я прочла письма Номера Один и увидала, каким умным он был и как любил учиться, я устыдилась собственного невежества. Конечно, ты можешь спросить, какой смысл учиться, если все равно собираешься врезаться на самолете в борт вражеского авианосца? С этим, конечно, не поспоришь, но я чувствовала, что немного образования перед смертью меня не убьет, так что я налегла на учебу, и знаешь что? Школа стала поинтереснее, особенно научные уроки. Мы изучали эволюционную биологию, и вот тогда-то я и подсела на вымершие виды.

Не знаю, почему этот предмет настолько меня завораживает, может, потому, что латинские названия у вымерших форм жизни звучат так красиво и экзотично и запоминание их помогало удерживать стресс на постоянном уровне. Я начала с доисторических морских огурцов, потом перешла к офиурам. После этого я выучила бесчелюстных рыб, потом хрящевых рыб и, наконец, костных рыб, прежде чем приступить к млекопитающим. Acanthotheelia, Binoculites, Calcancorella, Dictyothurites, Exlinella, Frizzellus…

Дзико дала мне браслет из симпатичных розовых бусин дзюдзу, типа набор для начинающих, и я передвигала бусину за каждый вымерший вид, шепча про себя их прекрасные имена — во время переменки, или когда шла из школы домой, или ночью, лежа в кровати. Я чувствовала такую безмятежность, зная, что все эти создания жили и умерли до меня, практически не оставив следа.

Динозавры, ихтиозавры и прочая фигня мне были не так уж интересны, потому что это вроде клише. Каждый дошколенок проходит через стадию обожания динозавров, а я хотела заложить основу для своих знаний как-то более утонченно. Так что больших ящеров я пропустила где-то в ноябре, и примерно в то время как я принялась за гоминидов, папа опять совершил самоубийство.

3

Тут мне надо немного возвратиться назад, к 11 сентября, чтобы объяснить все как следует, по порядку.

11 сентября — это один из тех безумных моментов во времени, которые помнит каждый, кого они застали в живых. Ты помнишь их в точности. 11 сентября — это как острый нож, разрезающий время. Оно переменило все.

Что-то в папе уже начинало меняться. Он жаловался на бессонницу, и даже снотворные на него не действовали, или, может, он их не принимал. Не знаю. Он все продолжал ходить по ночам, и глаза у меня все также распахивались в темноте, когда лязгал, закрываясь, засов и раздавался шаркающий шум шагов в коридоре за дверью. Пластик по цементу. Мне больше не нужно было за ним ходить. Я следовала за ним в своем сознании.

Но большие перемены произошли 11 сентября. Это было примерно через неделю после того, как я дала ему письма Харуки № 1, — я проснулась от звука включенного телевизора в гостиной. Звук был приглушен, но вопли сирен и пожарных машин были достаточно громкими, чтобы меня разбудить. Я взглянула туда, где спали мама с папой. Я могла различить очертания мамы, но папин футон был пуст. На часах горели цифры — 22:48. Я встала и прошла в гостиную. Он сидел на полу перед теликом, в трусах-боксерах и майке, с незажженной сигаретой в зубах. На экране висела картинка: два высоких тонких небоскреба на фоне голубого городского неба. Здания выглядели знакомыми, и панораму города я тоже явно уже когда-то видела. Ясно было, что это не Токио. Из стен башен валил дым. Некоторое время я стояла в дверях и смотрела. Сначала я решила, что это кино, но картинка на экране слишком долго оставалась одной и той же, и ничего не происходило. Просто два небоскреба испускают в воздух дым, ни музыки, ни саундтрека, только приглушенные голоса комментаторов на заднем плане.

— Это что? — спросила я.

Папа повернулся. В свете телевизора вид у него был болезненный. Лицо бледное и глаза мутные.

— Это Боэки-центр, — сказал он.

Я выросла в Америке, так что название было мне знакомо, но где точно был этот центр, не вспоминалось.

— Это Нью-Йорк? — спросила я.

Он кивнул.

— Что случилось?

Он потряс головой.

— Они не знают. Самолет врезался в одну из башен. Сначала думали, это несчастный случай, но потом это повторилось. Вон, смотри!

На экране возникло трясущееся изображение самолета, исчезающего в стене серебряной башни. Он скользнул внутрь, как нож в брусок масла. Из стены выросло облако огня и дыма. Куда девался самолет?

— Это был второй самолет, — сказал папа. — Теперь они говорят, это нападение террористов. Говорят, летчики-самоубийцы.

Его лицо было подсвечено огненным отблеском с экрана.

— Там люди застряли внутри, — сказал он.

Я села рядом с ним. Огонь и черный дым сочились из ран небоскреба. Листы бумаги, такие яркие, вылетали из дыр, сверкая и переливаясь в воздухе, как конфетти. Крошечные люди махали вещами из окон. Маленькие черные фигурки летели вниз вдоль сияющих стен. Я взяла папу за руку. Фигурки были живыми, это тоже были люди. На некоторых из них были костюмы. Как у папы. У одного мужчины я увидела галстук.