Моя рыжая проблема (СИ)

Гордость и чувство собственного достоинства опомнились и отвесили хорошего пинка необъяснимому страху. Я выпрямила спину, скопировала рекламную «улыбку победительницы» и уверенно ответила:

— Ну… да… наверное.

Не быть мне крутой героиней, видимо.

Только мы устроились поудобнее, как «пузырь» начал медленно вращаться, создавая панорамный обзор. Я рефлекторно подалась назад, спиной вжимаясь в Тейта, и он фыркнул мне в шею. Наверное, с высоты мы выглядели, как черный котенок и рыжий шрах, которые пытаются уместиться в одной тесной корзинке… Но вскоре я и думать об этом забыла.

Долина смерти завораживала.

Сверху, с высоты полета Шекки, она выглядела как дышащее море, влажная подвижная масса. С расстояния в пятнадцать метров до ближайшей вершины все смотрелось совершенно иначе. Под ажурно — мшистым покровом просвечивали черные скалы, сплошь в кавернах и дырах. Гаюс был разным. В низинах он напоминал плотную темно — синюю губку или очень — очень толстый слой плесени, в которой человек запросто мог бы утонуть. На холмах смертоносный слой редел и светлел, превращаясь в бирюзовый «лишайник» — искусно вырезанные розетки, сюрреалистические цветы, покрытые аквамариновой росой. Кое — где высились «деревья» — каменные колонны и «зонтики», изъеденные эрозией, словно «розы пустыни». Гаюс покрывал их тонким слоем, выпуская длинные ловчие нити, бледно — голубые, похожие на русалочьи волосы.

Время от времени долина вздыхала; от края к краю перекатывалась упругая волна, наизнанку выворачивающая смертоносную синеву, и обнажался нижний слой — сплетение непрерывно движущихся червей — корней, гладкие черные шишки. Когда такая шишка трескалась, то в воздух взмывало облако радужной пыли, невероятно красивой, полупрозрачной, как бензиновые разводы на льду. Это были споры. К счастью, они далеко не улетали, опускаясь тут же, на скалы.

Человеческую кожу споры превращали в одну сплошную уродливую язву; неосторожный вдох мог стоить жизни.

Я наблюдала, не отрываясь, и, кажется, забывала моргать; в глазах появилась резь от сухости.

— …О, обед уже готов? А могу я попробовать? — послышался вдруг мелодичный голос Лао. — Не хмурься, Итасэ… Можно звать тебя просто Ран?

— Не трогай.

«Пузырь» вздрогнул — и вниз, навстречу облаку радужной пыли кто‑то упал, раскинув руки крестом.

Лао.

Все длилось несколько секунд, но растянулось на часы.

Я видела, как споры окутали его, прожигая кожу, но не одежду; как расцвели багровые язвы на лице и руках; как побелели глаза и в дым истончились волосы; какс чмоканьем подалась вверх сырая синяя губка, обволакивая тело, как оголились кости, и…

Это не он. Разумеется, не он.

Купол раскрылся во всю ширь и мощь, показывая мне то, что я не могла увидеть, зато прекрасно видел Тейт, вывернувший шею.

Лао, живой и невредимый, засмеялся, на полшага отступив от Итасэ, который, морщась, ощупывал свое плечо — так, словно чужое прикосновение, мимолетное и дружеское, по — настоящему обожгло.

— Ран — кан, — произнес Ригуми Шаа, вроде бы мягко, но с отчетливой угрозой.

Итасэ дернул головой, кривясь. Лао примирительно прижал руку к груди, улыбаясь:

— Не стоит беспокойства, Шаа — кан. Это моя вина, Итасэ Ран был очень добр, когда показал свое искусство… — Голос его вдруг стал ниже, опаснее, не теряя мелодичности. — Я учту ошибку.

— Ран — кан, — повторил мастер ещё мягче.

Итасэ замер, а потом отвернулся, кутаясь в дымно — серый шарф.

— Прости, Лао — кан. Это вышло случайно.

Раскаяния в его словах не было ни на гран.

Голова кружилась; дыхание было поверхностным и мелким, спина взмокла. Хорошенький дневной привал, ничего не скажешь…

Тейт поерзал, повздыхал, а потом вдруг цапнул меня за загривок, да так, что наверняка остались следы от зубов.

— Забей волноваться за Лао, — отчетливо сказал рыжий. — Его так просто не убьешь.

Полегчало.

После этого случая я невольно стала присматриваться к Итасэ. Не к лицу, разумеется, после индивидуальных занятий оно и так впечаталось в мою память, как фотография. Но вот манеры и мысли… Вроде бы ничего особенного, однако что‑то напрягало.

И на одиннадцатый день я наконец осознала, что именно.

На одиннадцатый… великий мастер — детектив, да уж.