Моя семья и другие звери

Он не торопясь попивал свой чай и с одобрением глядел на наши лица, где видел благоговение.

– Вот видите,– пояснил он на тот случай, если мы упустили главное.– Вот видите, я не из трусливых.

На другой день после чаепития Марго получила от турка записку с предложением пойти с ним вечером в кино. – Как ты думаешь, мне надо пойти? – спросила она у мамы. – Иди, если тебе хочется, милая,– ответила мама и твердо добавила: – Но только скажи ему, что я тоже пойду. – Веселенький тебя ждет вечерок,– заметил Ларри. – Пожалуйста, мама, не ходи,– запротестовала Марго.– Это покажется подозрительным.

– Глупости, милая,– неуверенно ответила мама.– Турки привыкли ко всяким стражам... вспомни только их гаремы.

В тот вечер, принарядившись, мама и Марго вышли вместе из дому. В городе был один-единственный кинотеатр под открытым небом, и все мы рассчитывали, что представление должно закончиться уж в крайнем случае к десяти часам. Ларри, Лесли и я с нетерпением ждали их возвращения. В половине второго ночи Марго и мама, полумертвые от усталости, вошли в дом и без сил повалились на стулья.

– О, так вы вернулись? – сказал Ларри.– А мы уж тут думали, что вы умчались вместе с ним, разъезжаете теперь по Константинополю на верблюдах и ветерок играет вашей чадрой.

– Какой ужасный вечер,– сказала мама, сбрасывая туфли.– Просто кошмар.

– Что случилось? – спросил Лесли.

– Уж одни его духи чего стоят,– сказала Марго.– Они сразу убили меня наповал.

– Мы сидели так близко к экрану, что у меня разболелась голова. Народу набилось, как сельдей в бочке. И в довершение всего меня стала кусать блоха. Тут нет ничего смешного, Ларри. Я просто не знала, куда деваться. Проклятая блоха забралась мне под одежду, и я чувствовала, как она там бегает. Нельзя было по-настоящему почесаться, это выглядело бы неприлично. Я старалась прижаться к спинке сиденья. Он, наверно, это заметил... потому что все время как-то косился на меня. Потом, в перерыве, он вышел и вернулся с отвратительными восточными сладостями, мы все обсыпались сахарной пудрой, и меня начала мучить жажда. Во время второго перерыва он принес цветы. Ну, скажите на милость, цветы в середине фильма. Вот букет Марго, на столе.

Мама показала на большой букет весенних цветов, перевязанный цветными лентами. Порывшись в сумочке, она вынула из нее букетик фиалок, имевший такой вид, будто он побывал под копытами лошади. – Вот,– сказала она,– мои цветы.

– Но хуже всего была обратная дорога,– заметила Марго. – Просто ужасная,– согласилась мама.– Когда мы вышли из кинотеатра, я полагала, что мы возьмем такси. Не тут-то было! Он затиснул нас на извозчика, и притом со всякими ароматами. Просто безумие проехать весь этот путь на извозчике. А мы ехали целую вечность, потому что бедная лошадь уже выбилась из сил. Всю дорогу я старалась быть любезной, умирая от желания почесаться и от жажды. А этот дурень с улыбкой глядел на Марго и распевал любовные песни. Так бы и пристукнула его. Мне казалось, что конца пути не будет, даже у своего холма мы не смогли избавиться от турка. Он объявил, что в это время года кругом в зарослях полно змей, и пошел нас провожать со здоровенной палкой. Только когда он наконец ушел, я могла вздохнуть свободно. Знаешь, Марго, впредь ты должна выбирать себе приятелей поосторожней. Второй раз я этого не вынесу. Я так боялась, что он окажется у самой двери, и нам тогда придется пригласить его в дом. – Да, не очень-то ты была грозным стражем,– сказал Ларри. Для Лесли наступление весны означало мягкий свист крыльев горлиц и вяхирей или внезапное появление какой-нибудь еще дичи среди зарослей миртов. Он исходил все охотничьи магазины, вел разговоры со специалистами и наконец явился домой, с гордостью показывая нам двустволку. Лесли сразу унес ее в свою комнату, разобрал на части и стал чистить, а я стоял рядом и не отводил восхищенного взора от блестящих стволов и ложа, с удовольствием вдыхая тяжелый запах смазочного масла.

– Правда ведь, красотка? – говорил он с умилением, обращаясь скорее к себе, чем ко мне.– Правда ведь, душечка?

Лесли с нежностью погладил свое красивое ружье, потом, вскинув его вдруг к плечу, начал целиться в воображаемую стаю птиц под потолком.

– Паф! Паф!..– восклицал он, слегка ударяя прикладом в плечо.– Левый, правый, и они на земле.

Он в последний раз обтер ружье масляной тряпкой и осторожно поставил в угол, рядом со своей кроватью.

– Поохотимся завтра на горлиц, а? – продолжал он, разрывая пакет и вытряхивая на постель алые патроны.– Они начинают появляться около шести. Вон тот пригорок за долиной как раз подходящее место.