Моя семья. Память…

Часы… Как-то папу вызвали на допрос, посадили ждать в коридоре, перед дверью следователя. Часовой где-то в другом конце коридора стоит. А перед глазами часы висят, папа посмотрел – восемь часов. И слышит – там дверь в кабинет приоткрыта – говорят: «Приготовьте машину с песком в полдевятого». А «машина с песком» – это когда расстреливают и увозят трупы. Значит, папа понимает, что это к нему относится. А на часах – восемь и стрелки не двигаются. Он сидит уже долго и думает, что сходит с ума – время остановилось. В это время подходит часовой и говорит: «Фу ты, опять остановились часы, уже полдесятого»… А папа до этих «полдесятого» сидел и ждал вот эту вот «машину с песком»… для себя… Вот такие вещи…

…

Птичья фамилия…Фамилия одного из следователей была Орёл. Папа перестал их бояться уже. И как-то в запальчивости он ему в лицо и бросил: «Хоть вы и Орёл, но вы об меня когти поломаете»…

…

Однополчанин…Когда Микоян столкнул дело папы с мёртвой точки, был назначен суд. Папа – он к той поре уже больше двух лет сидел – о суде ещё ничего не знал. А дядя Бодя стал суетиться насчёт адвоката и нашёл одного, который взялся за папино дело. И вот, вызывают папу к следователю, он думает, что просто на допрос. Он заходит в кабинет, а там…

Дело в том, что мой папа… – этого не знали, если бы знали, его бы расстреляли, конечно, с самого начала – когда ему было девятнадцать лет, он был юнкером… Шуры Мултанова отец, папин дядя, был полковником Белой армии. (Мултанов Герасим Аракелович, брат Ерикнас. Его сын, Александр – двоюродный брат Вани) И папа пошёл к нему служить вместе с Шурой, был какое-то время юнкером. Папе девятнадцать лет, 1917-й год. Но это, каким-то образом, официально осталось неизвестным. И когда папу посадили, ему не предъявляли никакого обвинения и он, собственно, по существу не знал, за что сидит. И вот, дядя Бодя находит одного хорошего адвоката, который вместе с папой был в той самой армии, тоже был юнкером. Папу вызвали к следователю, и вдруг заходит вот этот вот… Но папа-то ничего не знает и думает про себя – всё…, очная ставка.., вот это расстрел… Тот сразу сообразил – видимо, папа в лице изменился – он сказал: «Вас не предупредили? Я Ваш адвокат…». Как знать, может и себя торопился спасти, ведь папина реакция была непредсказуема…

Суд

Лидочка вспоминает… Дядя Петя3 был на том процессе. И вот, он рассказывал, каким он помнил дядю Ваню до тюрьмы – цветущим, красивым молодым человеком, а на суд тот явился похудевшим, поседевшим, обросшим длинной бородой и больным. Это был открытый суд, он состоялся в Новочеркасске, при большом скоплении народа. В зале суда были родные обвиняемых, работники с того самого завода. По рассказам дяди Пети, когда слово предоставили Ване, то он очень красочно и с большим подъёмом говорил несколько часов, с таким знанием дела, с такой логикой и так прочувственно, что публика была доведена до слёз. Суд вынес оправдательный вердикт всем и тут же они были освобождены из-под ареста. Вся публика устроила Ване овацию, бывшие обвиняемые и их родственники с благодарностью обнимали и целовали его…

Переезд

Леночка рассказывает… Мы все жили в Новочеркасске, а дядя Геворк получил квартиру большую очень в Краснодаре и он нас всех забрал. Всех, кроме тёти Виргуни с Лидочкой – это было ещё до войны (до 1941-го года), дядю Володю ещё не призвали и они жили в Новочеркасске. Потом они тоже перебрались к нам. И я так помню моё тоскливое ощущение: упаковывают в рогожу вещи, мы уезжаем, а тётя Виргуня расстаётся со своей мамой – бабушка ведь с нами уехала.

Мы приехали в Краснодар. Шикарная квартира, четырёхкомнатная, там всё очень хорошо. Вот в эту квартиру потом папу и привезли после суда. После, когда папа немного окреп, дядя отправил его в Кисловодск, в санаторий. Он в Кисловодске хорошо прибавил в весе, десять килограмм, приехал, и началась война. И начался дикий голод, холод и всё прочее… и, в общем, у папы – процесс пошёл: кровохарканье и всё такое… Одиннадцать лет после этого он прожил.

А после тюрьмы, после того, как чуть-чуть окреп, он устроился работать. Он по профессии был инженер-строитель. Вообще, мечтал всегда быть врачом, но они жили тогда в Ростове, (здесь и далее имеется в виду Ростов-на-Дону) и в Ростове был медицинский институт. Дедушка Герасим сказал: пожалуйста, хочешь в медицинский – учись в Ростове. А ему хотелось в Москву обязательно. И он придумал себе институт, какого нет в Ростове – какое-то там заковыристое название – и дедушка его отпустил в Москву. И папа уже учился там. А так, был прирождённым медиком – у него всегда учебники-лечебники всякие были, все к нему приходили, он всем диагнозы ставил… в общем. Но стал инженером-строителем.