Grande fortune, grande servitude[111]
. Удивилась тому, как много пьют некоторые наши соседи, известные, высокопоставленные люди. Сестра сказала, что ничего удивительного в этом нет. Сначала они пускались во все тяжкие, интриговали, делали зло и боялись, что им сделают зло, чтобы достичь нынешнего своего положения (а эти «тяжкие» и впрямь были тяжкими), а сейчас боятся потерять достигнутое. Подобная жизнь расшатывает нервы и побуждает к пьянству. Вдобавок известным людям приходится много заседать на разных собраниях, большинство из которых заканчивается застольями с обильными возлияниями.Весна начинает заявлять о себе. Почему-то в этот раз воспринимаю ее приход без радости. Должно быть, еще не успела прочувствовать.
Сосед Сергей делился своими творческими планами. Планов у него много, но создается впечатление, что он из тех, про кого говорят: «Il ne frappe point comme il degaine»[112]
. Возможно, что я к нему несправедлива, потому что здесь все театральные проекты осуществляются крайне долго. Проще найти деньги для осуществления своих планов, как это делалось раньше и делается сейчас там, чем проходить эти бесконечные круги согласований и утверждений. Спросила сестру, почему она не идет в театр к Сергею. Сестра ответила, что, во-первых, потому что не хочет испортить отношения с соседями, а во-вторых, ей в «театре железнодорожников» делать нечего.«Киш мир ин тухес!»[113]
– вот что сегодня сказала сестре. Сама не ожидала от себя такой грубости. «Тухес» – это любимое слово сестры, а не мое. Но она сама виновата. Не следовало проезжаться по моим кавалерам. С тех пор минуло уже полвека, многих из них нет в живых, у меня остались только воспоминания, и незачем их пачкать. Как будто какая-то струна оборвалась в моей груди. Я много чего еще сказала, я кричала, и я хлопнула дверью так, что та чуть было не слетела с петель. Долго не могла успокоиться. Успокоившись, поняла, что переусердствовала в своем (пусть и справедливом) гневе. Мне стало стыдно, и я собралась идти просить прощения, но в тот момент, как я встала, открылась дверь и сестра сказала: «Беллочка, давай выпьем мировую. Я нарезала ветчину, лимон и соленый огурчик, как ты любишь». От этого «как ты любишь» у меня сжалось сердце, а на глазах выступили слезы. Милая сестра, она с самого детства любила меня так, что ревновала ко всем моим кавалерам. И должна признать, положа руку на сердце, что она права в своих оценках. Яша Искубовский действительно был глуповат, манеры Шмулика Фридмана оставляли желать лучшего, Абраша Закс был настоящий шлимазл, а Леву Немировского и впрямь интересовала не столько я, сколько мое приданое. Но какая сейчас разница? По мне, так совершенно никакой.Ездили на могилку к П.Л., пробыли долго, прибирались, потом сидели и вспоминали, то есть вспоминала сестра, а я слушала. Какой же скучной представляется мне моя жизнь, в сравнении с жизнью сестры! Но я бы столько не вынесла. Не смогла бы.
– Je pense à toi… Je tiens à toi… Tu me manques… J'aime…[114]