Моя шокирующая жизнь

Сразу же после этой презентации я отправилась в Нью-Йорк, а оттуда – в Даллас, в Техасе. Один раз я уже там побывала, и мне знакомо пышное гостеприимство этого города. Ньюмен Маркус[205], чьи журналы я посещала во время войны, превратил мои три дня в Далласе в незабываемое событие. Для так называемого маленького коктейля весь сад украсили розами цвета «шокинг» и пригласили две тысячи гостей. Один владелец ранчо писал мне, что хотел бы отметить меня каленым железом, чтобы я осталась в стране. Когда я имела несчастье сломать зуб, дантист поставил мне его с помощью волшебного техасского цемента и согласился принять в качестве оплаты… два доллара. Никогда с тех пор этот зуб не ломался, и ни один дантист не желал его трогать – так хорошо он укрепился; без сомнения, этот зуб останется у меня навсегда.

Вот с такими воспоминаниями о Далласе я села в самолет по приглашению молодой конкурирующей компании, что мне казалось не очень корректным, но, увы, такое происходит, когда занимаешься бизнесом. Путешествие получилось забавным, я встретила старых друзей из Цирка Барнума и Бейли, навестила их, и мы с удовольствием вспоминали, как хорошо вместе проводили время несколько лет назад.

Русская манекенщица Варвара Раппонет в меховом жакете с бантом от Скиапарелли у Дома моды на Вандомской площади, 21, Париж, 1950-е годы. Публикуется впервые. (Из личной коллекции Александра Васильева)

Когда мы пролетали над Далласом, самолету, который прилетел раньше, чем следовало по расписанию, пришлось специально задержать приземление, что заставило пассажиров поволноваться. Напряжение достигло апогея, когда самолет стал медленно снижаться. И тут перед нами на высоте самолета возникло точное воспроизведение Эйфелевой башни, полностью выкрашенной в розовый цвет «шокинг». Затем с кружившегося в воздухе вертолета посыпался дождь из тысячи роз, и лепестки превратили сухое, горячее цементное покрытие аэродрома в ароматный ковер. На аэродроме ожидали прибытия мэра, который намеревался устроить мне официальную встречу. Наконец он прибыл, обнял меня и присвоил мне звание почетного гражданина Далласа. Через несколько часов меня облачили в костюм ковбоя, вышитый белыми бабочками по черному фону.

В руках я держала лассо, предназначенное для ловли невидимой коровы, у которой, по-видимому, должны были вырасти крылья как у Пегаса, потому что фотографы забрались на небоскреб.

Через неделю я была уже в Бразилии. Первыми у трапа самолета меня встречали мои старые друзья – посол Карло Мартенс и его жена. Они отвезли меня к себе, и с тех пор нить моего существования вплелась в сотворенный ими приветливый, веселый рисунок. Шато со своей фантастической манерой бросился в самые неимоверные предприятия, причем со скоростью, превышающей, мне казалось, двести километров в час! Меня он назвал крестной матерью «народного художественного праздника», который проходил на Морро-дель-Пинто, в самом грязном квартале Рио. Там меня окружили сотни молодых людей и детей, которые, без сомнения, ничего обо мне не слышали, но проявляли свою любовь и восхищение по отношению к тому, что я приехала из Франции. Мне поручили совершить торжественное дарение трех картин Модильяни Музею в Сан-Паоло. Искусство этого несчастного художника, которого оценили только после того, как он умер от голода, нашло путь к сердцам этих бедных людей, и они его сразу поняли и оценили.

Русская манекенщица Людмила Федосеева в вечернем платье от Скиапарелли, коллекция зима 1951/1952 г. Фото Франсуа Коллара

Артисты из «Радио Тупи», которые танцевали на улице Берри во время презентации «Кузнечика», организовали в мою честь спектакль, где были представлены все бразильские танцы.

Сама я оказалась с бразильским флагом в руках – неудобно, ведь он очень тяжелый, – одновременно танцуя самбу в окружении улыбающихся темноликих красавцев.

Манекенщица перед бутиком Эльзы Скиапарелли, Париж, 1954