Моя шоколадная беби

Она подошла к покосившемуся деревянному столику, на котором стояли свечи, и стала перебирать лекарства, пытаясь в скудном свете прочитать их названия.

«Почему-то я его совсем не боюсь, – лихорадочными очередями стали атаковать её странные мысли. – Может, потому что пистолет у меня? Может, потому, что он совсем слабый? А может, потому, что в банковскую барышню стрелял не он, а он даже наоборот, вроде как за неё заступался? А может, потому, что тёмных деревенских улиц я боюсь гораздо больше, чем тяжело больного, беспомощного бандита? Роберту, наверное, уже не помочь, а находиться наедине с мёртвым несостоявшимся мужем намного страшнее, чем с чуть живым гангстером? Впрочем, от сердечного приступа не всегда умирают. А может, я его не боюсь… потому что у него такие хозяйские, наглые руки?..»

– Тебе повезло, – пробормотала Катя. – Тебе повезло. Во-первых, я понятия не имею, куда мне идти. Во-вторых, тут есть антибиотики и бинты. С ума можно сойти – ни валидола, ни нитроглицерина нет, а «Бисептол» и бинты есть…

– Впечатление такое, что ты грабанула аптечный киоск, и только теперь рассмотрела, чего там нахапала.

– Да, в некотором смысле мы коллеги.

– Умереть, не встать! Забраться к чёрту на рога, спрятаться в этой землянке, чтобы однажды ночью ко мне припёрлась негра в саване, всё мне про меня рассказала и заявила, что она ещё и моя коллега. Всё-таки ты тёмная личность. Во всех смыслах.

– Ты не ел всю неделю?

– И как до тебя допёрло?

– В твоём положении это даже к лучшему. Нельзя есть, что попало, когда вырезали пару метров кишок. Представляешь, тут есть даже гематоген. Если его хорошенько запить, то для послеоперационного периода вполне… Кстати, а что ты пьёшь?

– Там бочка у дома, в ней до фига дождевой воды.

– Ужас.

– Нужно говорить: «Умереть, не встать».

– Кому это нужно?

– Нам. Ведь мы ищем общий язык? Кстати, мне нужно знать, как тебя зовут.

– Вот этого тебе знать совершенно не нужно.

– Ладно. Я буду звать тебя… негрила.

– Да хоть черножопой. Мне плевать.

Катерина на печке нашла жестяной ковшик, в нём было немного воды, наверное, той, из бочки. Она поднесла горсть таблеток и ковшик к его губам.

– Пей.

– Не буду.

– Пей! – Губы у него были потрескавшиеся и очень сухие. Такие губы чем больше облизываешь, тем суше они становятся, трескаются и болят. Катерина знала: как только жар спадёт, сухость уйдёт, можно будет нормально говорить, улыбаться, глотать.

– Если ты не выпьешь антибиотик, то будешь мучительно умирать от заражения крови или чего-то вроде того. Я в этом не очень хорошо разбираюсь.

– А если выпью, буду лет двадцать гнить в тюряге. Нет, негрила, я выбираю первое.

– Пей!

– Да кто ты такая?! – Эти слова он проорал, попытавшись подняться и выбить ковш и таблетки у неё из рук. Катерина, с трудом увернувшись, удержала всё это и отставила на стол.

– А-а, знаю, негрила, тебя подослал Сизый, чтобы ты меня отравила! – Он опять попытался привстать, но сил у него не хватило, и он упал на древнюю подушку в несвежей, цветастой наволочке. – Они пронюхали, где я прячусь, и подослали тебя с колёсами. Ведь они думали, что я коньки отбросил после ограбления, и выпихнули меня из машины, когда пересаживались к Сизому в тачку. А я-то выжил… сбежал… боятся они…

– Ну, что ж, – сказала весело Катерина, взяла со стола пистолет и прицелилась ему в лоб. – Раз я от Сизого, и пришла тебя убивать, то…

– Ладно, негрила, давай таблетки!

Катя быстренько поменяла оружие на ковшик с водой и лекарства. Пока он пил, она смотрела, как острый кадык ходит по его горлу вверх-вниз, вверх-вниз.

«Почему я его не боюсь?» – снова вернулась не новая мысль.

Он выхлебал воду, проглотил таблетки и откинулся не на подушку, а на потрескавшуюся от старости белёную стену.

– А ещё Сизый сказал, чтобы я сделала тебе перевязку. Сейчас схожу за водой, вскипячу, тут где-то была керосинка, и перемотаю твоё брюхо свежими бинтами. А там выживай, как хочешь.

– И ты не пойдёшь в ментовку?..

– Наверное, нет. С этим домом меня кое-что связывает…

– Я понял, негрила.

– Меня зовут Катя. – Всё-таки, проняла её эта «негрила».

– Катей можно звать толстую, рыжую, веснушчатую деваху. Тебя зовут Кэт.

– Ещё раз назовёшь меня Кэт, я выпущу в тебя всю обойму.

– Кэт, Кэт, Кэт и ещё раз Кэт! Ну, стреляй! Кэт! Кэт или негрила! Третьего не дано!

Третьего не дано.

Она развернулась и пошла за водой. Ей удалось раскочегарить старую керосинку и вскипятить дождевую воду.

– Спускай штаны, буду тренироваться в милосердии. Никогда не делала перевязок.

Он послушно расстегнул ремень милицейских брюк. Живот у него был бледный, впалый, и никак не походил на живот голливудского героя. Катерина размочила заскорузлые от крови бинты и осторожно сняла повязку.

– Красиво, – сказала она, рассмотрев уродливый шов, сквозь нитки которого сочилась кровь. – И как с таким брюхом тебе удалось так далеко забраться?

– Ха! Всё тебе расскажи.

– Я на твои вопросы отвечала прилежно.

– Ладно, Кэт. Я благодарный. Откровенность за откровенность. Только не беги с этим в криминальные новости. Ты вообще с этим никуда не беги. А то Сизый тебя…

– Долго воду толчёшь.