Моя шоколадная беби

– Хочешь меня обидеть? – Он подналег на педали, медленно и вальяжно. – Не получится. Я поживу у тебя пару деньков, зюзик.

Он не спрашивал. Он утверждал. Катерину это развеселило. Сколько ему – двадцать три? Двадцать пять? Он уверен, что возраст и внешность – его козырная карта. Кажется, он из модельного агентства «Кино», именно оно обслуживало вчерашнюю презентацию. Катерина сама договаривалась с холеной, амбициозной директриссой, которая пообещала «шикарных девушек» и «стильных юношей». Как всегда, к концу вечеринки Катерина почувствовала, что не может одна возвращаться в свою пусть и шикарную, но пустую квартиру на вожделенном последнем шестнадцатом этаже с видом на ... черт, да как же это там называется?

Вернуться домой не одной и при этом ни разу не повториться – это для Катерины был спорт. Если человек в твоем доме появляется дважды – это уже «отношения», если только однажды – развлечение. Раз и навсегда Катерина исключила из своей жизни «отношения».

Она выцепила наметанным глазом из толпы «стильных юношей» самого смуглого, самого высокого, самого стильного. Они наспех представились, наспех выпили у барной стойки легкомысленно-разноцветный, но очень крепкий коктейль, наспех договорились, что встретятся внизу, у Катерининого «Мустанга». Все как обычно.

«Секс» – очень емкое слово. И очень плоское. Сначала кажется, что весь мир валится к твоим ногам, потом глянешь – а это дешевая безделушка. Впрочем, Катя этим давно не грузилась. Она занесла секс в графу «развлечения», решив для себя навсегда все морально-нравственные проблемы, с ним связанные.

– Свари кофеек, зюзик, – стильный юноша поднажал на педали. У него было идеальное тело и хорошо продуманная небрежность во всем – в жестах, выражениях, даже в легкой щетине на щеках.

– Проваливай, – Катя схватила шелковый халат, закуталась в него, обозначив этим, что ночное равноправие голых тел закончилось. – Проваливай, проваливай! Ты что, возомнил, что у нас связь? Или хуже того – роман? Нет, братец, это маленькое приключение. Развлечение, понимаешь?! Я прекрасно провела с тобой время, надеюсь, ты тоже. Мерси. До свидания, Алик!

Он соскочил с тренажера, откопал в кресле, художественно заваленном вещами, белесые джинсы, рубашку-сеточку, быстро оделся и пошел к двери с выражением лица, которое можно было обозначить как глубочайшее оскорбление. Катерина внезапно ощутила внутренний дискомфорт: может, это то, что называют угрызением совести?

– Слушай, – она помчалась за ним в коридор, – я не хотела тебя обидеть! – Из недр сумки она выхватила кошелек, из кошелька сто долларов. – Возьми вот, на проезд, на кофеек, на...

Глубочайшее оскорбление на физиономии Алика так резко сменилось на величайшее изумление, что показалось, будто с его лица свалилась одна маска, а под ней оказалась другая.

– Ну, извини, – Катерина убрала бумажку обратно в кошелек. Черт, как сложно с этими «стильными юношами»!

– Спасибо, Катерина Ивановна. Теперь я буду знать, сколько стою как «приключение». Кстати, меня зовут Игорь.

Он ловко справился с замком, мелькнул широкой спиной и помчался вниз по ступенькам.

Катерина Ивановна?! Так ее называют только сотрудники-подчиненные.

– Стой! – заорала Катя, свесившись в лестничный пролет. Но он был блестящий бегун – его уже след простыл. Сколько ему? Двадцать три? Возраст и внешность – его козырная карта, немудрено такого перепутать с моделью. Черт! И стоит он уж никак не сотню долларов за ночь.

– Надеюсь, парень, ты не из моего отдела, – пробормотала Катерина, продолжая висеть на перилах и всматриваться в бездонную пропасть пролета.

Она выбрала красное платье. Красное – потому что в Катином представлении это был цвет удачи, цвет радости, это был ЕЁ цвет. А еще – потому, что все платья в ее гардеробе были красные. Ну, или почти все. Затесались случайно парочка белых, купленных в состоянии жесточайшего депрессняка. Она выбрала платье, где полы внахлест набегали одна на другую. При каждом движении они разлетались, заставляя длинные, темные ноги мелькать и дразнить среднестатистического московского обывателя.

День набирал обороты в заведенном порядке. Кофе, пятнадцать минут перед зеркалом – только с таким цветом кожи можно позволить себе дискотечно-блестя-щие тени и оранжевую помаду. Да, оранжевую, потому что повторять на губах цвет платья – провинциально и пошло.

Выскочив из лифта на первом этаже, она, как всегда, повстречала Майкла. Как всегда, Майкл попросил двадцать рублей и, как всегда, Катерина дала. Трудно отказать человеку, который смотрит на тебя как на богиню. А что для богини – двадцать рублей?! Майклу было шестнадцать, его родители пропадали где-то в Африке, зарабатывая на жизнь, а бабушка, на чьем попечении он остался, держала парня в таких финансовых тисках, что до школы ему приходилось шагать две остановки пешком, вместо того чтобы проехать их на автобусе. Так, во всяком случае, он уверял.

– Кать, я заработаю и отдам, – прошептал Майкл, засунув две десятки в карман. Он ослепительно улыбнулся улыбкой «хорошего мальчика» и умчался, хлопнув парадной дверью.