Если крест занимает центральное место в жизни Церкви, то «главная опасность, которая ей угрожает, — пишет X. Д. Макдональд, — состоит в том, что в ней находятся люди, которые не от Евангелия. Это происходит в тех случаях, когда Церковь больше печется о благопристойности и численности, чем о спасении и обновлении жизни». Таким членам, отмечает он, «может быть не чуждо стремление к высоким идеалам, однако им чуждо стремление к вышнему». Они будут ценить христианство за его хорошие идеи и Считать его единственно приемлемым образом жизни, но ни за что не пожелают рассматривать его как призыв к полной «перестройке души и жизни»[36].
Факторы времени и успеха оказывают отрицательное воздействие на Церковь. Это ясно видно на примере Церкви второго столетия, и подобная участь постигала любую другую церковь с того времени, когда дети и внуки «апостолов-основателей» начинали больше интересоваться организационными, номенклатурными структурами, призванными сохранять традиции, чем самим динамичным крестом, который затрагивает вопросы жизни и смерти[37].
Крест и личная трагедия
Я иногда думаю о судьбе того малыша, которого посетил в Галвестонской клинике ожогов; о том крохотном создании, которое держало ложку правой ногой, потому что у него не было рук; о «невинном младенце», у которого не было век, губ и ушей (см. первую главу). А когда я посетил семью Анны Франк в Амстердаме, то задумался о миллионах семей, погибших от рук Гитлера, Сталина и им подобных. Во многих отношениях работа дьявола в окружающем нас мире видна лучше, чем работа Бога.
Где был Бог, когда малыш получил такие страшные ожоги и когда евреи и славяне гибли миллионами? Что Он при этом испытывал и вообще есть ли у Него чувства? Если Он всемогущий и всезнающий, то почему Он не положит конец всем страданиям и несправедливости, которую мы видим вокруг? Иногда Бог кажется нам более похожим на нравственный айсберг, странствующий по небесам, чем на Существо, заботящееся о ранах и переживаниях Своих детей на земле.
Трудно, сидя у постели любимого человека, тающего на глазах от рака, не усомниться в «заботливости» и благости Бога. Я могу относиться к смерти абстрактно. Меня не слишком шокирует сообщение о том, что 1000 монгольских шахтеров погибли от удушья в шахте. В конце концов, я не знаю ни одного монгольского шахтера.
И снова ответом на эти сомнения является крест Христа. Крест показывает, что Бог — не холодный айсберг, которому нет дела до человеческой боли. Крест означает, что «Бог с нами» в наших страданиях. На кресте Бог вкусил страдания, одиночество и смерть, когда облекся в лице Христа в человеческое естество. Таким образом, крест — это символ того, что Бог принимает непосредственное участие в нашей жизни в этом разобщенном мире, где сатана no-прежнему демонстрирует принципы своего царства.
«Братские отношения со Христом, — пишет Мольтман, — означают страдание и активное соучастие в истории этого Бога»[38]. Возможно, мы заимствуем свои представления из истории. Некоторые, по всей видимости, путают Бога с голливудской версией американской кавалерии — некоей доброй силы, которая часто прибывала на помощь как раз в тот момент, когда индейцы готовы были разорить караван повозок.
Действительность такова, что ни Христос, ни апостолы не избежали страданий и мучительной смерти. Они испытывали на себе смертоносные происки сатаны. Христос сказал им, что такой будет их участь
Крест помогает избавиться от того ложного взгляда, что Бог спасает нас от всех бед и несчастий. «На Голгофе, — пишет Макграф, — Бог вошел во тьму человеческой боли и страданий. Бог столкнулся с угрозой померкнуть навсегда; и, встретив эту угрозу, распознав, разоблачив и назвав ее по имени. Он победил ее». Образ Христа, явленный на Голгофе, можно охарактеризовать как образ «оставленного, изъязвленного, истекающего кровью и умирающего Бога, Который придал новый смысл и достоинство человеческому страданию, пройдя Сам через его смертную тень»[39]. Христу суждено быть