Моя строгая Госпожа

Лорида был красив и прекрасно знал это, поэтому он разрывался между двумя желаниями. С одной стороны, ночь с Царицами, если бы они его выбрали, была пределом его запретных мечтаний, которые он боялся произносить даже в своей голове. Но, с другой стороны, он был одним из числа немногих, кто знал о судьбе несчастного Георгиса, последнего постельничего Цариц. Георгис выделялся среди других слуг своей мужественной, но при этом нежной красотой, и когда Царицы выбрали его, каждый желал бы быть на его месте. Но через короткое время Лорида заметил, что Георгис с каждым днем словно старится на несколько лет, за неделю его будто выпили, как паук высасывает мушку, и теперь он выглядел, словно был болен смертельной болезнью. А еще через несколько дней, во время утренней смены, охрана дворца вышвырнула в море сверток в белой простыне. Сверток был слишком маленький, чтобы вместить труп взрослого мужчины, но все же Лорида был уверен, что это было все, что осталось от бедного Георгиса. От этих мыслей по его спине взбирался холодок, но в конечном итоге похоть и преклонение перед Царицами перекрывали все остальное.

При воспоминании о Царицах Лориду снова захлестнула жаркая волна того мучительного странного чувства, которое преследовало его как приступы малярии, начиная с той самой ночи, когда он впервые оказался на острове. Он почувствовал очень сильную, почти болезненную эрекцию и одновременно с ней острое чувство стыда.

Лорида почти до крови закусил губу, чтобы привести себя в ясное сознание. Нет! Он не имел права думать о них! Он – ничтожество! Он просто Лорида – щепка, никчемный мусор! Внезапно едва слышный звук, раздавшийся за спиной, заставил его замереть. Чьи-то осторожные шаги?

Охранник мгновенно, словно спущенная пружина, развернулся на сто восемьдесят градусов, одновременно поднимая оружие, палец побелел на спусковом крючке, глаза сузились в две щелки… Никого. Только несколько камешков осыпаются по склону. Лорида выдохнул и медленно опустил винтовку. Нервы ни к черту. Этой ночью он опять плохо спал, снова терзали сны, сны, которые он не помнил, пробудившись, которые он запрещал себе вспоминать. Это были сны, наполненные обжигающими прикосновениями тел, мучительными ласками, опьяняющей близостью наслаждения, но каждый раз эти мечты превращались в кошмар. Каждый раз, под издевательский женский смех, он оставался один, жалкий и униженный, и просыпался в слезах на своей узкой солдатской койке от собственного крика.

Рация вывела его из раздумий, нетерпеливо зажужжав, словно огромное насекомое:

– Сектор С-2! Сектор С-2!! Лорида! Что там у тебя, малака, происходит?

Какое-то время он восстанавливал самообладание, чтобы дрогнувший голос не выдал, насколько он сейчас на взводе. Наконец, дыхание выровнялось, и он ответил как мог спокойно:

– Все тихо. Просто снова осыпаются камни на западном склоне, нужно передать патрулям, чтобы были осторожней.

– Принято. Отбой, – недовольно пробурчала рация, и снова вокруг остались только ровное гудение ветра и шум прибоя внизу. И мысли.

Теперь нечего было даже думать о том, чтобы успокоиться. Сердце во время подъема по тропе выстукивало румбу, униформа насквозь пропиталась потом, в глазах темнело, а низ живота все наливался и наливался сладкой истомой, и этому не было никакого конца.

Но самым страшным были воспоминания. Словно он слегка приоткрыл ящик Пандоры, и теперь ночные кошмары, которые он так долго пытался удержать под замком, разом вылетели наружу, и теперь кружили вокруг, хохоча и дразня его, словно мстительные духи. Лорида вытер рукавом пот, заливающий глаза, стоило завернуть за скалу, и свежий ветерок уступал место густому липкому жару. Черт, еще утро, а уже такая духота, как тогда, той ночью…

…Той ночью, несколько месяцев назад, когда он первый раз оказался на острове. Было так же душно и безветренно. Он лежал на дне лодки со связанными за спиной руками, холщовый мешок на голове не давал рассмотреть звезды, чтобы хоть как-то понять, в каком направлении его везут, поэтому он слушал море, ровно гудевшее за железным бортом. Руки затекли и онемели, кроме того, тяжелый ботинок припечатывал его к палубе, а в ответ на любую попытку пошевелиться кто-то невидимый чересчур усердно тыкал в ребра стволом автомата, наверняка уже оставив пару синяков. Все это было унизительно, но он знал – по-другому на остров не попасть. Да и что он знал тогда об унижении. Тогда, когда шли последние часы его прежней жизни.