Моя судьба

Далее я обозначился в зеркалах заднего вида у Арну. Два круга подряд я наблюдал за ним. Его самое слабое место — перед поворотом «Левс», где он тормозил на два-три метра раньше, чем требовалось. В «Мирабо» я вплотную шел за ним, а в следующей зоне торможения переместился левее него. Он был на длину автомобиля впереди, но я тормозил позднее. Арну взял левее, в последний момент увидел, что там был я, и качнулся вправо. Так самая критическая часть маневра была пройдена, но мне еще предстояло справиться с избытком скорости, хотя здесь все происходит, как в замедленной съемке. Первая передача — редкость в сегодняшних гонках Гран-при. Из-за позднего торможения машина пошла юзом, я не мог следовать по идеальной траектории влево и заскользил к отбойнику. За сорок или пятьдесят сантиметров до него шины вновь обрели сцепление с полотном, машина устремилась влево, Арну остался сзади.

После таких маневров добровольно отдавать очки — это плохо. Я был вторым за Простом, вынужден был пропустить Сенну. И мог бы спокойно ехать до финиша третьим, но в вершине поворота «Казино» слишком рано дал газ и проскользил до отбойников. Мотор заглох, конец. Ошибка гонщика, которая могла бы на волосок решить исход всего чемпионата.

Я победил в Брэндс-Хэтч, это вновь вернуло меня «на расстояние удара» до Проста. Наши частные отношения были в порядке, даже хорошими, если принимать во внимание обстоятельства. Шла тотальная борьба за чемпионство, которое в любом случае принадлежало нам: McLaren, Porsche и TAG. Просто у нас была лучшая машина, надежнее, чем Brabham-BMW и во всех отношениях лучше, чем Ferrari и Lotus. Williams-Honda был на подходе, но еще не представлял опасности.

Мое отношение к Рону Деннису становилось все хуже. Он придавал всей команде крен в сторону Проста. У нас было одинаковое материальное оснащение и одинаковая тщательность подготовки. Так что я не был ущемлен в техническом отношении, но страдал от неприятной атмосферы. Некоторые люди посчитают странным, что именно этот хладнокровный «человек-компьютер» Лауда вдруг жалуется на недостаток человеческого тепла. Но я полагаю, что нуждаюсь в таком же количестве тепла и признания, как и любой другой человек, мне плохо быть в чересчур холодной атмосфере. Я не становлюсь сентиментальным, а просто пытаюсь найти этому объяснения.

Рон Деннис, без сомнения, умелый профессионал. Он хорош при дележе денег и чудесным образом может дать спонсорам достойную отдачу за их вложения. Команда функционирует отлично, заметно перфекциониста,[20] который за этим скрывается. Слабости Рона, как мне кажется, в некоем комплексе прошлого. Ему неудобно слышать напоминание о том, что он начинал как простой механик в Cooper и Brabham. Поэтому у него и появляются чрезмерные представления о том, что касается появления и прохождения шефа. Его надменность может быть непереносима.

Сильная позиция — иметь сразу две машины, лидирующие в чемпионате без угроз с чьей-либо стороны — позволяла ему вести психологическую игру, которая, вероятно, была реваншем за огромную сумму, выложенную им за двухлетний контракт 1983/84 гг. Он, по-видимому, никогда мне этого не простил, а сейчас имел возможность поквитаться. Так что он демонстративно сделал более «дешевого» пилота номером 1 в команде, а меня отодвинул в сторону. Прост ничего не сделал, чтобы еще более подогреть это настроение. Он сражался за себя и сражался правильно, при этом он всегда оставался честным и приятным.

Холодное молчание между мной и Деннисом все более действовало мне на нервы, и я стремился прояснить эту ситуацию. Я пригласил Рона с подругой Лизой слетать ко мне на Ибицу и там спокойно поговорить. Выдался прекрасный день, и мы вышли на моем катере в море. Балеарские острова показывали себя с лучшей стороны. Я выключил мотор, опустил якорь (как всегда, с трудом, в качестве моряка я совсем не пригоден). «Ну что, Рон, мы можем опять вернуть хорошие отношения? В чем вообще причины возникновения трещины между нами?»

Он сказал, что ощущает ко мне чувство, колеблющееся между любовью и ненавистью. Он чувствует себя обманутым, поскольку я как бы шантажировал его своим двухлетним контрактом. Он тогда оказался в положении, когда не мог отказаться от моих услуг и смирился. Кроме того, он осудил мою отдаленность и эгоцентричный настрой. Забавное ядро его высказывания было следующим.

«Если человеку платят так безумно много денег, можно было бы за это получить и немного дружбы».

Это было мне не по нутру. Что общего у вознаграждения с дружбой? Рон не тот тип, который интересовал бы меня как друг (кроме того, у меня только два-три друга), и факт, что он еще и платит так много, ничего не меняет. Что касается моей эгоцентричности, соглашусь. Я пытаюсь в жизни все планировать с пользой для себя. В случае Лауда-McLaren я, правда, могу аргументировать, что к совместному делу я приложил все свои усилия, так что он даже выиграл от моего эгоцентризма. Как бы то ни было, я отдавал все сто процентов того, что от меня ожидалось.