Моя сумасшедшая

Как только домработница, ворча, отправилась на Сумской рынок за цветами, Юлия отодвинула чашку и отправилась одеваться, одновременно ломая голову, как поступить с архивом. Пока не поняла: не нужно мудрить — что может быть подозрительного в молодой женщине с черной увесистой папкой с потрепанными углами, на которой ясно написано: «Для нотъ»? Мало ли их, таких, бегает в городе по урокам…

О фотографиях, обещанных сестре, она забыла начисто.

И все-таки перед выходом Юлия занервничала. Одним глотком допила остывший кофе и закурила, коротко и жадно затягиваясь, словно в последний раз.

5

В восемь утра в Белгороде Вячеславу Карловичу подали служебную «молнию». Из нее следовало, во-первых, что попасть домой сегодня не удастся. Уполномоченный Ушаков докладывал: ситуация в степной коммуне «Червона Громада», что в полусотне километров от Запорожья, вышла из-под контроля. При попытке реквизиции остаточного семенного фонда, принадлежавшего коммуне, было оказано вооруженное сопротивление. Среди бойцов подразделения войск НКВД, направленного на место, есть убитые и раненые. Сопротивлением руководит некто Замашко, член партии, но бывший толстовец, которого преступно прозевали местные органы.

Дурак этот, толстовец недобитый, испоганил всю обедню. С лета прошлого года ни единого факта вооруженных выступлений на селе против советских и партийных органов по республике не отмечалось. И вероятность их падала по мере того, как голод делал свое дело. Ситуация исключительная, подсказывало чутье. Необходимо его присутствие, и прежде всего для того, чтобы информация окольными путями не попала к высшему руководству.

Накануне вечером он слишком плотно поужинал в вагоне и сейчас мучился изжогой. Вдобавок разговор с Акуловым шевелился внутри, как издыхающий солитер. Московский патрон, в отличие от него, был членом Политбюро и Оргбюро, имел, помимо органов, дополнительную опору и крепкие связи в ЦКК. А Вячеслав Карлович уверенности не ощущал.

Мешал страх. Страх стоял в нем, как сухое дерево в пустыне. А на верхней ветке сонным стервятником чернела фигура Генриха. Генрих был неуязвим, и причину этого он не мог понять. Будто кто-то очертил вокруг него магическую пентаграмму. Все сходило ему с рук. За последнее время он наводнил центральный аппарат своими людьми. Какие-то бешеные неучтенные деньги, запои, лечение за границей, женские тряпки, тоннами закупаемые в Германии и Франции, беспорядочные связи с известными на всю страну актрисами, темные слухи о школьниках, доставляемых по его распоряжению на ведомственные дачи, полное отсутствие контроля при исполнении директив… Генрих представлял новое поколение в руководстве, а всякое новое поколение, дорвавшись до власти, начинает с того, что вчистую вырезает старое.

Пока салон-вагон отцепляли от медлительного почтового «Москва — Ростов», он долго разглядывал старое сырое здание вокзала, покрытое потеками паровозной сажи. Вагон отогнали в тупик. Пыхтя и лоснясь, из депо подошел мощный ФД, загремела сцепка. Явился начальник дороги со свитой — «зеленая улица» до Запорожья обеспечена, а следом доставили еще одну «молнию» от Ушакова с информацией, что остатки повстанцев, еще способных к сопротивлению, блокированы в здании сельсовета.

В сущности, можно было возвращаться в Харьков. Ушаков справится. Но стоило и лично удостовериться, что при ликвидации ничего не упущено. Ничего такого, что могло быть позже поставлено ему в вину.

Спустя три часа сумасшедшей гонки, рева и болтанки на разбитых рельсах состав из одного вагона и раскаленного локомотива прибыл к очищенной от публики платформе станции Запорожье. Встречала группа офицеров местного управления. Лица сплошь знакомые, настороженные, но Ушакова среди них не видно. Уже в тамбуре его догнал телеграфист: поступила ориентировка на толстовца Замашко.

Вячеслав Карлович остановился и быстро пробежал служебный бланк с неровно наклеенными, еще сырыми полосками телеграфной ленты.

Никакой он был не толстовец, этот спятивший председатель коммуны. И не Замашко. Настоящий Замашко Нестор Нефедович, рабочий-путеец, уроженец и житель Сум, скончался три года назад от перитонита вследствие прободения запущенной язвы желудка. В возрасте тридцати одного года. Похоронен там же.

Он перевел дух и похвалил себя за то, что все-таки решил ехать.

Сухо ответив на приветствия подчиненных, Вячеслав Карлович отмахнулся от сунувшегося с докладом начальника второго отдела: «На месте разберемся!» — и проследовал к машине. Спустя четверть часа кортеж из трех легковушек и полугрузового «АМО» с десятком стрелков сопровождения прогромыхал по мосту через Днепр.

Через несколько километров с мощеного шоссе свернули на ухабистый проселок. Заморосило. Степь с редкими перелесками по увалам закуталась в туманную пелену, из-под колес головной машины в переднее стекло полетели жирные комья чернозема. Косо нарезанные лоскуты полей по обе стороны дороги стояли нераспаханные, там и сям пятнами поднимались осот, лебеда и сурепка.