Моя Святая Земля

Они прошли в сосредоточенном молчании довольно долго. Кирилл не мог бы сосчитать минуты или километры — вокруг был однообразный лес, то ярче, то тусклее освещённый луной, и к бесплотному копошению тварей в темноте Кирилл стал нерационально привыкать. Они не делали ничего плохого, даже не пытались напасть, не издавали никаких запахов и звуков, только буравили спину невидимыми глазами. Всё это делало адских гончих очень похожими на галлюцинации, а бурно реагировать на видения было бы нелепо.

Дорога в лесу сама по себе начала напоминать сон. Кирилл автоматически переставлял ноги и бессознательно ожидал, что сейчас проснётся — и вдруг налетел на Сэдрика, который неожиданно и резко остановился.

— Ой! Ты чего? — вырвалось у Кирилла, как у внезапно разбуженного.

Сэдрик посмотрел на него. Кирилл увидел отчётливое багровое свечение в глубине его глаз — как светились в сумраке глаза кошки Клёпы. Кошачий отсвет в глазах человека выглядел жутковато.

— Ты спишь на ходу? — спросил Сэдрик с еле заметной укоризной. — Нельзя так, разве это надо объяснять?

— А что случилось?

Сэдрик издал странный звук, то ли кашлянул, то ли всхлипнул.

— Мы уже почти пришли. Дорога — вот она, — и протянул здоровую руку вперёд. Кирилл, впрочем, ничего не разглядел в сумеречной мути между древесных стволов. — Но мне надо тут… свернуть. Случилось… кое-что. И… ну… в общем, надо мне.

— Надо так надо, — удивился Кирилл. — Тебе виднее. Пошли, конечно.

Сэдрик свернул и пошёл, как понял Кирилл, вдоль дороги, на некотором расстоянии от неё. Кирилл шёл за ним следом. Парковая чистота соснового бора сменилась валежником и разросшимися кустами, пробираться слало тяжелее, но в какой-то момент стволы сосен и заросли кустарника, похожего на вербу, расступились, и Кирилл увидел освещённую луной поляну и дорогу.

Сельская грунтовка, подсказал старый опыт. Далеко не шоссе. На такой, с позволения сказать, дороге и пара легковых автомобилей разминулась бы с немалым трудом.

Сэдрик пересёк поляну и снова углубился в лес. Заросли вербы стали гуще, через них пришлось проламываться — Сэдрик шёл напролом, ведомый своим странным чутьём — и кроме того, тут, у дороги, росли молодые сосны и ели, от крохотных, по пояс, до чуть больших, в человеческий рост. Кирилл раздвигал и раздвигал ветки, то упругие, то ломкие от мороза, то колючие — и вдруг вывалился из кустарника на открытое пространство.

И удивился, что наст не блестит. Заиндевелая поляна была совершенно черна в лунном свете.

На чёрной земле белело подобие человеческой фигуры, как голый сломанный манекен, вымазанный чёрной краской. Второй манекен, поменьше, тоже голый и сломанный, валялся чуть поодаль, рядом с грудой чего-то тёмного — может, мокрых и замёрзших тряпок. Кирилл поднял глаза и увидел третий манекен, одетый в белую, залитую чёрным рубаху, который зачем-то привязали к сосне.

Глядя на него, Кирилл сделал шаг вперёд — и чуть не упал, запнувшись о четвёртый манекен, лежащий прямо на пути, одетый в тёмное, поэтому не замеченный сразу.

— Что это? — спросил Кирилл. — Что это за фигня?

— Разбойники, я думаю, — отозвался Сэдрик глухо.

— Это — разбойники? — удивился Кирилл и нагнулся посмотреть поближе, но в темноте разглядел только белое лицо и чёрный раскрытый рот. Полез в карман за фонариком.

— Нет, конечно, — Сэдрик тоже полез в карман здоровой рукой. — Я хотел сказать — это разбойники их. Вчера или позавчера, когда я тебя в том мире искал, в общем.

Кирилл включил фонарик и чуть его не выронил. В синеватом луче искусственного света кровь казалась чёрной, горло под белым лицом было вспорото так глубоко, что в ране белели кости, а закатившиеся мутные глаза убитого смотрели куда-то за Кирилла, вверх.

Он кричал, подумал Кирилл — и желудок скрутило спазмом. Кирилл поспешно отвернулся, чтобы не блевануть на труп. Луч фонарика метнулся по поляне. Кирилл успел заметить вспоротый живот голого мертвеца и обнажённую женскую грудь, под которой зияла чёрная дыра.

Его хватило только на то, чтобы отбежать в сторону. Кирилл вломился в кусты, и его вырвало. Он кашлял, пытаясь справиться с новыми приступами тошноты, чувствовал мучительный стыд, но ничего не мог поделать со своим телом.

Потому что оборона подсознания, не желавшего воспринимать происходящее всерьёз, была, наконец, прорвана окончательно. Кирилл вернулся домой, в страну, где правил ад. Они с Сэдриком наткнулись на поляне на ограбленных и убитых людей. Помочь уже нельзя и сделать ничего нельзя. Эта мысль вызвала у Кирилла очередной спазм желудка и приступ тоски и одиночества.

— Ты там жив ещё? — окликнул Сэдрик, вроде бы, насмешливо, но Кирилл расслышал в его голосе отзвук сочувствия.

Кирилл вытер рот ладонью и заставил себя выбраться из кустов на поляну. Облака разошлись, луна светила ярко, и Кирилл видел куда яснее, чем ему хотелось бы.