Читаем Моя тайная война: Воспоминания советского разведчика полностью

Говоря о бесцветности Джеффса, я должен пояснить, что применяю этот термин в чисто переносном смысле. За несколько лет до образования нашего комитета он оказался жертвой удивительного случая. Доктор, делавший ему прививку против какой-то болезни, перепутал вакцину, и в результате лицо Джеффса приобрело странный фиолетово-синий оттенок. Несчастье, очевидно, оказалось непоправимым, и Джеффс так и остался с лицом цвета пушечного металла. Во время поездки в Вашингтон этот малый был страшно оскорблен, когда администрация одного отеля пыталась отказать ему в комнате, приняв его за цветного. Говоря по справедливости, Джеффс мало вмешивался в ход прений и никогда не злоупотреблял своими полномочиями председателя. Его нельзя было не любить, и вскоре мы привыкли видеть его во главе стола.

В течение последующих месяцев комитет отнял у меня много времени. Наши рассуждения стали безнадежно академичными и не заслуживают подробного описания. Но некоторые замечания могут пролить свет на отдельные общие проблемы, которые стояли перед службой разведки. Прежде всего, надо было освободиться от пережитков недоброго старого времени. Во время войны финансовые и административные вопросы решались без должной координации. С секциями «Джи» всегда была путаница: те, которые занимались Западной Европой, подчинялись Дэнси, а остальные — непосредственно шефу. Иначе говоря, получалось, что, хотя Дэнси номинально был вице-шефом службы, на самом деле он интересовался лишь получением разведывательной информации в Западной Европе. Было ясно, что вся структура службы нуждалась в коренных изменениях.

Но прежде чем решать эту первую проблему, нужно было определить основной принцип нашей структуры: сохранить ли существовавшее разделение службы по вертикали с региональными организациями, ответственными за добывание, обработку, оценку и распределение информации по соответствующим районам, или разделение должно идти по горизонтали — между добыванием информации, с одной стороны, и ее обработкой, оценкой и распределением — с другой. Признаюсь, что я до сих пор не знаю правильного ответа на этот вопрос. Но в то время здесь были замешаны мои собственные интересы. Если бы было принято решение в пользу разделения по вертикали, то работа против Советского Союза и коммунистического движения в целом была бы разделена между региональными секциями. Ни один человек не смог бы тогда охватить всю эту область работы в целом. Поэтому я высказался за разделение по горизонтальному принципу в надежде сохранить, по крайней мере на какое-то время, всю область антисоветской и антикоммунистической деятельности под своим прямым контролем.

В этом вопросе я имел на своей стороне сильного союзника в лице Дэвида Футмена. Фактически именно он сухо и язвительно доказывал нашу точку зрения, а я только поддерживал его, когда это было необходимо. Мой довод — коротко — заключался в том, что контрразведка едина и неделима. Дело, возникшее, например, в Канаде, может пролить свет на другое дело в Швейцарии, как случилось на самом деле вскоре после этого; агент, работающий сегодня в Китае, может на следующий год оказаться в Перу. Поэтому важно вести наблюдение в мировом масштабе. Я использовал также менее веский, хотя и не лишенный основания, аргумент, что добывание разведывательной информации нужно отделить от ее оценки, поскольку оперативные офицеры, естественно, склонны принимать своих воронов за соколов. Конечно, можно было многое сказать в пользу и той и другой точки зрения, но сторонников вертикального разделения в комитете было меньшинство, и поэтому в конечном счете был принят горизонтальный принцип. Я знал, по крайней мере, одного сотрудника, который мог бы повернуть мнение комитета против нас, и поэтому постарался, чтобы его не включили в состав комитета.

Раз этот принципиальный вопрос был решен, остальное сводилось к довольно простой, хотя и утомительной, кропотливой работе. Мы рекомендовали создать пять равноправных управлений:

1. Административно-финансовое.

2. Оперативное.

3. Управление разработки заданий (названное так потому, что помимо оценки информации и рассылки ее в государственные учреждения оно передавало оперативному управлению «заявки» этих учреждений).

4. Управление учебной подготовки и исследования (в области технических средств, применяемых в шпионаже).

5. Управление военного планирования.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное