Моя театральная жизнь

В то время я посмотрел много своих пьес на Западе. Меня слишком долго не выпускали, и я был голоден – жаждал этих путешествий. И когда ВААП заключал договор, я не интересовался гонораром. Я требовал одного – моего присутствия на премьере.

Вместе со спектаклями я ездил по Японии и Швеции. Смотреть свою пьесу в переводе опасно. Перевод – лукавое искусство. Есть такая формула: «Перевод – как женщина: если она красива, то она неверна. Если она верна, то она некрасива».

Я всегда надеялся, что мои переводчики не следуют этому прелестному афоризму.

В Москве «Старую актрису…» долго, долго не ставили. Повторюсь: я хотел, чтобы эту пьесу играла Доронина. И, конечно, дал ей прочесть. Она замечательно разбирает пьесы, обнажая скрытую притчу.

И я подумал: какой забавный сюжет! Автор и актриса беседуют по телефону о постановке пьесы, и сквозь пьесу встает их собственная жизнь. Они начинают понимать, что случилось с ними.

Так, в разговорах о пьесе прошло несколько лет, когда она все-таки сыграла «Старую актрису»…

Это случилось уже после раскола МХАТа. Вместе с частью мхатовской труппы она ушла в здание на Тверском бульваре. И там начала репетировать пьесу.

Спектакль поставил один из самых блестящих наших режиссеров – Роман Виктюк.

На сцене была декорация – фронтон здания МХАТа в Камергерском. Он стоял в странном, жутковатом, освещении и смотрел незрячими окнами на мхатовский занавес с чайкой. Это был исторический занавес – чудом уцелевший подлинный занавес МХАТа, великих его времен. Над этим МХАТом со слепыми окнами, столь напоминающим мертвый дом, над пустой сценой начинали звучать голоса его умерших великих актеров.

Они играли знаменитый финал «Трех сестер».

«… Как играет музыка… Они уходят… Один ушел навсегда».

И на этом чеховском прощании начинался текст пьесы. Звучала белогвардейская песенка:

Мы были на бале, на бале, на бале,

И с бала нас прогнали, прогнали,

Прогнали по шеям…

Спектакль начинался как воспоминание о канувшем в Лету прекрасном бале – о великом Московском Художественном театре, который ушел навсегда. И Доронина неистово, лично, яростно играла эту тему – поругание святынь, невозвратность погибшего высокого. И тему театра – трагизм судьбы его жрецов. Беспощадность Времени, навсегда отнимающего у Актера несыгранные роли. И, наконец, последнюю реплику пьесы – почти крик боли – о пустоте и бесцельности нынешней жизни.