Моя темная сторона

Хорошо. Радует, что Боб не сказал детям, что я в больнице. Не нужно их пугать. Я обычно провожу с ними дома час или два перед школой и час перед сном, но также вполне нормально, что иногда мне приходится работать допоздна и не видеться с ними вечером. Они привыкли и к моему довольно плотному графику командировок, когда меня нет несколько дней подряд. Однако если я еду в командировку, то обычно отсутствую не больше недели. Интересно, как долго мне нужно пролежать в больнице, чтобы они по-настоящему забеспокоились, где я.

– На работе знают?

– Да, они и прислали большую часть открыток. Велели ни о чем не волноваться и поправляться.

– Каких открыток?

– Вон там, на стене прилеплены.

Я смотрю на стену, но не вижу на ней ничего прилепленного. Наверное, они за занавеской.

– Как долго мне придется здесь оставаться?

– Не знаю. Как ты себя чувствуешь?

Моя голова больше не горит и, что удивительно, не слишком болит. Однако болит все тело – так, по моим представлениям, чувствует себя боксер после боя. Проигравший боксер. Еще и сильная судорога в правой ноге. Я заметила, что иногда какой-то прибор на ноге массирует мышцы, и становится легче. И совсем нет сил. Один только разговор с Бобом всего за несколько минут меня вымотал.

– Честно?

– Ну да, – отвечает он, и я чувствую, как он готовится к чему-то ужасному.

– Я помираю с голоду.

Боб с облегчением улыбается:

– А чего бы тебе хотелось? Достану что угодно.

– Как насчет супа? – Суп мне, наверное, можно. Сомневаюсь, что мне сейчас разрешат есть все что угодно.

– Считай он твой. Сейчас сбегаю.

Боб наклоняется и целует меня в запекшиеся губы. Я вытираю слезы с его щеки и подбородка и улыбаюсь. Потом он исчезает за уродливой бежевой занавеской.

Опять только я и люминесцентная лампа. Яркий свет, попискивание, жужжание и бежевая занавеска. И где-то за ней, на стене, милые открытки с работы с пожеланиями поправляться.

Глава 8

– В чем дело, Сара? Вы не хотите обедать? – спрашивает медсестра.

Я уже некоторое время смотрю на очередную миску куриного бульона с вермишелью, гадая, как же его есть. Пахнет он восхитительно. Наверняка его запах гораздо лучше, чем вкус, к тому же суп уже остывает и подернулся жирком, но я умираю с голоду. Я хочу его съесть.

– У меня нет ложки.

Медсестра смотрит на мой поднос, потом опять на меня.

– А как насчет шоколадного кекса?

Я смотрю на поднос, с которым сижу, потом опять на медсестру.

– Какого кекса?

Совершенно из ниоткуда медсестра достает ложку и кладет завернутый в целлофан кекс на поднос рядом с тарелкой супа. Я пялюсь на нее так, будто она только что вытащила четвертак у меня из уха.

– Вы не видели их на своем подносе? – спрашивает она, вручая мне ложку.

– Их там не было.

– Но теперь вы их видите, – говорит она, более утвердительно, чем вопросительно.

– Ну да.

Я заглатываю ложку бульона. Я была права: не суп, а помои. Перехожу к кексу – шоколад съедобен всегда.

– Я вернусь через пару минут с доктором Квоном, – говорит медсестра.

«Отлично. Может, заодно наколдуете мне стакан молока?»

Азиат в белом халате стоит в изножье моей кровати, держит планшет с бумагами и, щелкая шариковой ручкой, перелистывает страницы какой-то папки – наверное, моей медицинской карты. Лицо его совершенно гладкое, ослепительно красивое. На вид человеку в халате можно дать лет восемнадцать. Однако я предполагаю, что это доктор Квон, мой лечащий врач, и в таком случае лучше бы ему иметь не столь скрывающую возраст наследственность и быть не моложе тридцати.

– Сара, рад видеть, что вы очнулись. Как себя чувствуете?

Встревоженной, уставшей, испуганной.

– Хорошо.

Он щелкает ручкой и что-то пишет. Ого, да меня же проверяют! Надо сосредоточиться. В чем бы ни состояла проверка, я хочу получить пятерку. Я хочу поехать домой, хочу на работу.

– Как, по-вашему, мои дела? – спрашиваю я.

– Хорошо. Все выглядит довольно хорошо, учитывая обстоятельства. Поступили вы со значительными повреждениями. У вас был вдавленный перелом черепа и небольшое мозговое кровотечение. Нам пришлось вскрыть череп и выкачать кровь. Мы удалили все, но с учетом кровотечения и воспаления вы подвергались некоторой опасности. Томограмма показывает, что ваш мозг немного уменьшился в объеме. Однако вам повезло, что удар пришелся справа, а не слева, иначе бы вы, возможно, сейчас со мной не разговаривали.

Вроде бы ответ начался с «хорошо», но мне трудно отыскать хоть какое-то подобие «хорошо» в последующих словах, даже когда я прокручиваю их в уме. «Повреждение мозга». Мне это кажется полной противоположностью «хорошо». Неужели он еще сказал «повезло»? У меня голова кругом идет.

– Вы можете позвать моего мужа? Я хочу, чтобы он слушал это вместе со мной.

– Я же здесь, – удивляется Боб.

Я поворачиваюсь посмотреть на него, но его там нет. В палате только я и красавчик-доктор Квон.

– Почему ты смотришь на стул? Я здесь, – говорит Боб.

– Боб? Я не могу тебя найти.

– Встаньте с другой стороны от меня, – советует доктор Квон.

– Вот ты где! – говорю я, будто мы играли в «Где наш малыш?».