Моя тюрчанка

Моя красавица упала на колени и разрыдалась. Каждое слово, каждая слезинка любимой девушки были для меня как скользящий удар острого, точно бритва, меча – оставляющего незаживающую рану на моем сердце.

Я застыл деревянным идолом и уставил немигающий взгляд на мою девочку. А она не прекращала плакать, мотала головой и колотила руками по асфальту. Я испугался: не повредился ли рассудок Ширин?.. Неужели моя милая не понимает, что ночь напролет ждать сообщения или звонка от Бахрома – это не более продуктивное занятие, чем в пустыне Сахаре караулить дождь?.. А какие резкие слова моя девочка швырнула мне в лицо!.. «Сам езжай», «спрячь голову в панцирь», «погрей кости» – никогда прежде я такого от любимой не слышал. Мне было мучительно больно от того, что Ширин считает, будто я и впрямь могу уехать. Бросить ее под медленно падающим снегом одну, захлебывающуюся слезами.

Бедная, бедная моя девочка!.. Какие бы напасти на нас не наваливались бы – они никогда не распределялись между нами равными долями. Если на меня накатывался валун – Ширин придавливала гора. Все потому, что мы с любимой изначально были в неодинаковом положении.

В моем кармане – пурпурный паспорт расеянина. А над головой – потолок собственной квартиры (пусть я, как недееспособный, и не имею права на манипуляции с недвижимостью). Я даже получаю пенсию. А любимая?.. Она чужеземка – в стране, где не привечают мигрантов. Прохожие, в особенности старые бабки, не раз шептали моей девочке вслед: «Тоже… понаехали из своего Бишкека!». Просрочить визу для моей милой – все равно, что для аквалангиста остаться без баллона с воздухом. Без документов выжить в Расее тяжелее, чем на Марсе. Нелегал в «нашей» унитарной республике – дикий зверь, за которым сворой натасканных псов охотится полиция.

Любая девушка ждет от своего парня понимания и защиты. С пониманием – у нас еще куда ни шло. Я сколько угодно мог плакать вместе с Ширин. Но вот защитник из меня – хуже, чем из безногого футболист. Я не грозный латник с мечом и щитом на защите чести своей королевы, а всего лишь трусоватый смазливый паж. Да что там говорить!.. Я ведь даже не могу прописать любимую у себя в квартире, потому что дядьки в белых халатах и с бородками клинышком решили, что я не в состоянии отвечать за свои поступки.

При таких делах – совсем не странно, что новый обман Бахрома довел мою девочку до срыва. Легко потерять почву под ногами, когда очередная попытка трудоустройства заканчивается издевательским пшиком. Веревка, по которой мы надеялись выбраться из колодца бедствий, оказалась гнилой.

Я опустился на асфальт перед все еще стоящей на коленях льющей слезы Ширин. И, погладив спутавшиеся волосы своей милой, горячо прошептал ей на ушко:

– Прости меня. Прости!.. Я никуда не поеду без тебя. Поступим так, как ты сказала: будем ждать вестей от Бахрома – столько, сколько потребуется. Хочешь, сейчас позвоним ему?.. Встань, родная – ты же испачкаешься.

Я поднялся сам и осторожно, как фарфоровую куклу, поднял любимую. Я, видимо, оказался тем еще краснобаем, потому что моя девочка перестала плакать. Только время от времени всхлипывала. Держась за руки, мы зачем-то несколько раз обошли вокруг бревенчатого строения, разглядывая заколоченные окна. То единственное разбитое окно с напоминающими зубы остатками стекла – зияло, распахнутой пастью чудовища, готового нас сожрать. А может быть и к лучшему было бы, чтобы какой-нибудь монстр насытил нами свою утробу – чем нам каждый день на пределе сил бороться за право дышать?.. Ширин, уже отошедшая от истерики, прижималась ко мне доверчивым котенком. А я дрожал и мысленно клял себя за то, что ничего – ничего!.. – не могу для своей милой сделать.

Мы не заметили, как погода сменилась. В разрыв между тучами выплыла апельсиновая долька луны. Снег все не переставал сыпаться. Он уже не таял на лету, а белым мягким пухом устлал асфальт. На снежном ковре остались отпечатки наших ботинок. Мороз щипал нам лица и забирался под одежду. Я подумал с тревогой: как бы нам не закоченеть. Хоть денег у нас было курам на смех – неплохо было бы засесть в какой-нибудь круглосуточной кафешке. И уж там, со стаканами лимонного чаю, в тепле, ждать у моря погоды. Но такого чуда, как кафешка или бистро на проклятой богами Лиственной улице не было и в помине. Нас будто бы занесло на самые задворки цивилизации.

Не один раз мы набирали Бахрома. Чтобы снова услышать металлическое: «Абонент недоступен» и раздражающее пиканье. После каждой неудачной попытки дозвониться до господина Мансурова – Ширин склоняла голову мне на грудь и роняла несколько жгучих слезинок. Мне тогда хотелось швырнуть наши мобильники подальше в темноту – чтобы не пытаться снова звонить, чтобы моя девочка не плакала.

Казалось: мы не бодрствуем, а застряли в каком-то сюрреалистическом сне. Падающий с неба снежный сахар – это уплывающие секунды и минуты нашего бесплодного томительного ожидания.

Апельсиновая луна – то пряталась за тучами, то сияла во всем своем великолепии.