Моя тюрчанка

– Итак, по кошачьему отелю – отбой, – огорошил нас Бахром. – Мне оттуда позвонили. Сказали: уже взяли сотрудника.

– А как же… как же моя работа?.. –со слезами в голосе спросила Ширин.

– Я посмотрю имеющиеся вакансии, – тем же металлическим тоном пообещал Бахром. – Вечером позвоню вам. Что-нибудь предложу. Сами меня не набирайте – я могу быть на совещании. До связи.

Бахром отключился. Он не счел нужны даже извиниться.

Я почувствовал, как внутри у меня что-то оборвалось. Горло забил ком. Я не выдавил бы и слова – даже если придумал бы подходящую к ситуации фразу. Моя милая не будет трудиться в кошачьем питомнике. Мечта разбилась – как шар из цветного стекла. Бахром разговаривал с моей девочкой чуть ли не грубо. Он совсем не был похож на того блестящего мужчинку, который дымил на нас дорогой сигарой и заливался соловьем. Ширин уронила телефон на стол. Сгорбилась на своем стуле. Казалось: она переломилась, как сухая тростинка. Или сникла, как цветок на ветру. Прошептала:

– А я так хотела ухаживать за котятами…

Я молчал – не менее опустошенный, чем любимая. Бахрому легко было объявить: место, мол, занято. Конечно, конечно!.. У самого-то господина Мансурова все хорошо: сигара, пиджак, налаженный бизнес, крокодил, черепаха. И никакого страха быть депортированным. А мы сражаемся с судьбой. От того, получит ли моя милая в самое ближайшее время работу – для нас зависело очень многое. Собственные жизни мы сделали ставкой в этой игре.

– Ширин… – наконец разродился я. – Ты не грусти, ладно?.. Бахром сказал: вечером позвонит и предложит другую работу. С кошачьим отелем просто не сложилось. Бывает.

– Да… разумеется… – без малейшей уверенности отозвалась любимая.

Я, вместе со стулом, придвинулся к милой и – со всей нежностью, на какую был способен – обнял свою девочку. Ширин спрятала свое хорошенькое личико у меня на груди и расплакалась.

– Не надо. Не надо, олененок мой, – твердил я, проводя рукой по темным косам милой. Я хотел утешить любимую, но сам был в напряжении. В голове вертелся рой неприятных вопросов.

Что это получается?.. Даже специализированное агентство не подобрало с первой попытки работу для девушки-«инородки»?.. Будем цепляться за надежду, что вечерний звонок Бахрома все решит в нашу пользу. Но если Бахрому потребуется на поиски места для Ширин больше времени?.. Неделя?.. Месяц?.. Как бы делу не затянуться до истечения срока визы моей милой!.. Страшно и подумать, что тогда будет.

По краю моего сознания скользнула мысль знакомая мысль: а вдруг Бахром аферист?.. Взял с нас червонцы – а искать для моей девочки работу даже не собирается?.. Про кошачью гостиницу блестящий господин Мансуров мог и наврать. Каждый раз он будет говорить по телефону: «Подобрал для вас отличную вакансию. Завтра – езжайте на собеседование», – но в последний момент все отменять. А когда Бахрому наскучит над нами измываться – достопочтенный директор агентства кинет наши телефонные номера в черный список.

Я дернул плечом, как бы сгоняя муху. Не было моральных сил сфокусироваться на неприятной догадке, что Бахром – наглый мошенник. Нет!.. Нет!.. «Мансуров и партнеры» – надежное агентство. Мы заплатили деньги не зря. Пусть не сегодня – так завтра у моей любимой будет работа.

Ширин перестала плакать и выпрямила спину. Поднесла было к губам чашку кофе, но тут же поставила обратно на стол. Милая дрожала, как в ознобе. Я подумал с тоской: мы изведемся, пока ждем звонка Бахрома. Но и после того, как господин Мансуров позвонит и сообщит: «Ширин, вас ждут на работу там-то и там-то» – мы и не полностью успокоимся. Потому что убедились: слово Бахрома – не твердое.

Мы сидели в тягостном молчании. Я хотел скулить, как раненный пес, от одного только взгляда на все еще мокрое от слез личико моей красавицы. Наконец я сказал без энтузиазма:

– Пойдем погулять?.. Раз уж… раз уж мы почти одеты.

– Пойдем, – не сразу кивнула Ширин.

Я надеялся: студеный воздух улицы приведет нас в чувства. Два километра до лесопарка мы отмахали, не обменявшись и словом. Любимая крепко держалась за мой локоть и глядела себе под ноги.

В лесопарке, взявшись за руки, мы медленно «поплыли» по центральной аллее. По обе стороны аллеи – над снежными буграми торчали черные деревья. Я тяжко вздохнул: деревья – голые и кривые – напоминали каких-то больных чудищ, которые тянут, точно в мольбе, свои усыпанные снегом щупальца-ветви в мутно-серое небо.

Чем был хорош сейчас лесопарк – так это безлюдьем. Ни спортсменов на пробежке, ни собачников с бульдогами и таксами. Когда душевная боль скручивает тебя в бараний рог – никого не хочется видеть, тем паче посторонних. От людей удобно прятаться в квартире, но в четырех стенах тоска бы нас задушила.

Стоял холод – изо ртов у нас вылетал пар. Но мы задались целью обойти весь лесопарк – лишь бы не возвращаться так скоро домой. Не беда, что окоченеют пальцы. С центральной аллеи мы свернули на боковую. Оттуда – на заснеженную, еле заметную тропинку. Деревья в этой части лесопарка стояли плотнее. Узловатые ветви переплетались над нашими головами – мы шли, как по тоннелю.