Моя тюрчанка

А если расплескать – будет беда. Конец света для нас двоих. Моя милая станет нелегалкой – дичью, за которой охотятся бравые полисмены. Конечно: им проще защелкнуть наручники на запястьях у бедной девочки, чем отправить на нары хлебать баланду со сверчками такого вора, как Бахром. Мне страшно было и вообразить, что Ширин депортируют. В пропыленном, прокуренном, битком набитым людьми вагоне она поедет на родину. А когда приедет – западно-туркестанские полицаи, которые ничем не лучше наших, передадут мою бедную красавицу алчным родителям и одуревшему от неутоленной похоти бородатому мерзавцу-ишану. Вместо приветствия потный вонючий старик хлопнет мою любимую пониже спины… Б-р-р!.. Меня передернуло, будто я проглотил медузу.

Мою милую запрут в душном гареме. А я останусь в немытой похабной Расее. Подбирать осколки собственного разбитого сердца. Я снова буду никому не нужный никчемный одинокий инвалид, горстями глотающий нейролептики и антидепрессанты. Но пока старость не согнет меня в коромысло, а мозги не разжижатся от маразма, я буду вспоминать прекрасную девушку-тюрчанку, которая, как вспышка кометы, ненадолго наполнила ярким светом мою серенькую жизнь.

О, господи, господи!.. За что на нашу с Ширин долю столько испытаний?.. Мы должны пройти железные горнила и клокочущие котлы, чтобы доказать, как сильна наша любовь?.. Мы точно петляем по усеянной колючками узкой тропинке, а ангелы с небес мечут в нас камни. Почему?.. Почему?.. Ведь мы только хотим быть в месте, а большего нам не надо.

Я закрыл глаза, и мне послышалось, будто мне отвечает сам Саваоф. Воображение нарисовало сидящего на облаке седобородого лохматого сухопарого старикашку со светящимся нимбом над головой. Толстые, точь-в-точь верблюжьи, губы зашевелились: «Ты еще смеешь роптать, жалкий раб?.. У тебя чрезмерные аппетиты, как у побиваемого камнями сатаны. Ты сорвал запретную розу – отхватил себе сказочную восточную красавицу вроде той, о какой огнем вздыхали и лили кровавые слезы поэты, такие как Хафиз и Сааади. Ты забыл, что ты – недостойный червь. Попытался встать вровень с царями земными. Или тебе не ясно, балда?.. Жгучих красоток, подобных Ширин, должны катать на яхтах и лимузинах уставшие от скучной жизни с законной женой сиятельные олигархи. Вместо того, чтобы есть пустую картошку да макароны на твою скудную пенсию, твоя девочка гребла бы деньги лопатой и носила бы красивые платьица до колен, зарабатывая своими пленительными формами и смазливым личиком».

Немой от ужаса, с туго натянутыми нервами, я впитывал ушами речь божества. Рокочущий голос казался мне странно знакомым. А Саваоф не собирался меня щадить. Она обрушивал на меня слова, как глыбы: «Да кто ты вообще такой?.. Чертов неудачник. Ходячее горе своих покойных родителей. Ты даже в институте не удержался. Так что я отвел тебе подходящую нишу – нишу инвалида, которого кормит сердобольное государство. Жить бы тебе тихо, как комнатному растению. А там, глядишь, какая-нибудь ласковая и состоятельная женщина, лет на двенадцать тебя старше, взяла бы тебя в любовники… Но ты пошел против божественного замысла: втрескался в красавицу Ширин. Вы не созданы мною друг для друга. Пока вы этого не уразумеете, тернии будут вонзаться вам в пятки, а жизнь – преподносить только неприятные сюрпризы. Вдвоем – вы способны только мучить друг друга. Вы раздули костер вашей любви в настоящий пожар. Но в этом бушующем пламени вы и сгорите – как пара соломенных кукол».

Я наконец узнал голос липового «бога». Это был чуть измененный – и усиленный, как динамиком – голос медицинского психолога. Того самого иезуита, из-за которого меня не допустили до комиссии по пересмотру вопроса о моей инвалидности. Под маской всесильного, но не всеблагого, «господа» скрывался бюрократ от здравоохранения. Что ж, роль взбалмошного божка была негодяю к лицу. Ведь треклятый иезуит тоже играет с человеческими судьбами. Как поиграл он с моей судьбой, не выписав справку, которая открыла бы мне путь к комиссии.

Я весь затрясся – на сей раз от гнева. Мне захотелось вывести на чистую воду самозваного Саваофа. Опровергнуть каждое его ядовитое слово. Моя девочка – не какая-нибудь там элитная надушенная «индивидуалка» с силиконовыми губами и сиськами, чтобы ублажать богатых дядек. А я, хоть и недееспособный инвалид, имею право на счастье. Люди вольны сами выбирать, с кем быть и кого любить, а не прыгать марионетками, которых дергает за ниточки желающий позабавиться трансцедентальный демиург.

Но все, что я смог прохрипеть – было:

– Я люблю Ширин!.. Мы любим друг друга!..

Я проснулся от собственного крика. Рядом со мной, в тяжелом сне, металась по постели моя милая. Я обнял любимую девочку и поцеловал в шею. Моя звездочка будто успокоилась. Не открывая глаз, повернулась на бок, подложила под голову руку и ровно и тихо засопела. Казалось: так мурчит котенок.

На меня вдруг снизошло просветление.