Читаем Моя улица (Книга стихов) полностью

Ей недолго осталось терпеть, Пусть пальто за деревья цепляется. Причесать бы её, приодеть Зойка первой была бы красавицей...

Он открыл исцарапанный лоб, Что трещал, как земля после засухи, И упали цветы на сугроб Из широкой Борисовой пазухи.

На дорожке, где снег и метель, Согревают друг друга влюбленные. Ветер бьется в закрытую дверь И в замерзшие рамы оконные.

ДОМОВОЙ

Мой домовой безбожно пьет Четвертую неделю. Штакетник острый у ворот Его все время бережет, И стелется постелью.

Не возвращается он в дом Страшится вновь пожара. Не сядет рядом за столом, И не согреется теплом, И паром самовара.

Росой окутаны цветы, Кусты и сыроежки. Ему теперь не до воды. Он хлещет горькую беды, И гладит головешки.

И каждый вечер я веду Под руки бедолагу, Несу пожитки и еду. Но на рассвете он в саду Опять отыщет брагу.

БЕЛЫЙ ДОМ

Это было в нашу с вами войну, Бес ломал через колено страну, Пропивал её, как сват или брат, Черным налом начинался откат.

На мосту рычали танки в пыли. Не на поле брани их привели. Отражалась в Белом доме броня, И стреляли они прямо в меня.

И стреляли они прямо в меня, Казнокрады, верность янкам храня. Лаборанты, не давая уснуть, Проклинали, как всегда, русский путь.

И Москва сгорала, как от свечи. Начинали править бал палачи. Я, сжимая пепел горя в горсти, Говорил России тихо: "Прости".

Говорил России тихо: "Прости", Что не смог от пораженья спасти, Что сгорала с Белым домом Чечня, Что стреляли они прямо в меня.

НАГИБИН

По Армянскому и по Сверчкову Вьется легкий, вечерний снежок, И спешит из двора проходного Паренек на веселый каток.

Вечер Чистых прудов музыкален, Голубые мерцают огни, И звенят по бульвару трамваи, И проносятся школьные дни.

А на льду седовласые зыби: - Шибко смелый ты, Юра Нагибин! Вновь промолвят, шипя и скрипя, Но словесность угробит тебя!

* * *

Слово "Родина", слово "Россия" В моем сердце набатом звучит. Словно птицы пораненной крылья, Словно воина павшего щит.

От Непрядвы до Дона зарницы Поминают ту русскую рать. Если снова Мамай ополчится, Я пойду, как тогда, воевать.

И расправится гордое знамя, Искры брызнут в степи от мечей. Я хочу, чтобы доброе пламя Возгоралось от зорь и свечей.

КРУТИЦЫ

Из плена интернета и билайна, Из лона подземелья и гробниц Я вырвался на зов великой тайны И оказался в золоте страниц.

Как письмена, воруют время стены... Крутицкий бог, ты кто для москвича? И Берендея, и Исуса вены Переплелись на кладке кирпича.

Не нахожу того, кто послан свыше, С кем трепыхалась вечно жизнь моя. Быть может, в лавке книжной я услышу Тот зов, тот крик, тот шепот бытия?

ГОГОЛЬ

Я сижу в тени спиною к Мерзляковскому, Мозгом чувствую Молчановку обманную. Передать бы правду клерку да конторскому Свои муки, свою душу окаянную.

В том камине пепел черпают пригоршнями, Выставляют каждый день на обозрение Мои думы, мои рвения всенощные, Мои беды, мою боль и разорение.

Так приди, читатель, выслушай внимательно, Разорви оковы тяжкие поповские. Мы чумацким шляхом выйдем обязательно К той звезде, что помнит сказки малоросские.

КРАПИВА

В овраге мается крапива жгучая. Росой омытая её листва. Она несчастная и невезучая И неправдивая о ней молва.

А кто дотронется, тот озадачится, Тот ощетинится, как дикий пес. Ее состарила судьба-обманщица И не оставила крапиве слез.

Все так же реченька течет в излучину, Все так же небушко уводит ночь. Но стала старою и злой, и жгучею И все Кикиморы уходят прочь.

Увянет осенью, и на полешину Лесник усядется не в зуб ногой, Помянет старую, проводит к Лешему. К оврагу этому придет весной.

ПЕРВЫЕ ЦВЕТЫ

На проталинке между кустов Среди клочьев понурого снега Приютилась семейка цветов В одежонке из желтого меха.

Затаенно глядят сквозь снега На мои сапоги после рубки Как бы к ним не ступила нога, Как бы я не сорвал эти шубки.

А я дальше с конвоем пошел, Положив за бушлат рукавицы, Оглянулся, но их не нашел. Видно спрятались глубже сестрицы.

ОТ СТАЛИНГРАДА ПОШЛИ ШТРАФНИКИ

От Сталинграда пошли штрафники. От Сталинграда. Первая рота глотала полки. Так было надо. Все для победы!.. В снегах и грязи Зэки-солдаты. Пал - так герой! Если выжил - ползи До медсанбата.

От Сталинграда пошли штрафники. От Сталинграда. Перед Отчизной они должники, Кровь им награда. Кровью смывали этапы братки, Болью приклада. Смерть - впереди, за спиною - штыки Или засада.

От Сталинграда пошли штрафники. От Сталинграда. Гнали на запад от русской реки Черное стадо. Злобно рычали в броне пауки Аж до Рейхстага... Кровью смывали этапы братки, Версты ГУЛАГа.

В РАЗЛУКЕ

Я чувствую тебя, Твое дыханье слышу Сквозь шорох паутин Промокшего окна. Я чувствую тебя, Дрожу дождем на крыше, Я долго был один, Как желтая Луна.

Предчувствие любви. Блаженство и разлука, Которые придут За изверженьем сил. Предчувствие любви, Осмысленности мука С надеждой разорвут Мой усмиренный пыл.

С тобою я живу, Круша стены презренье, Где ты среди мимоз На фото у окна. С тобою я живу, Неся в душе смятенье, И в зареве волос Не ощущаю дна.

НЕ ДАЙ МНЕ БОГ ИСПОЛНИТЬ ПРИГОВОР

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудаки
Чудаки

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.В шестой том Собрания сочинений вошли повести `Последний из Секиринских`, `Уляна`, `Осторожнеес огнем` и романы `Болеславцы` и `Чудаки`.

Александр Сергеевич Смирнов , Аскольд Павлович Якубовский , Борис Афанасьевич Комар , Максим Горький , Олег Евгеньевич Григорьев , Юзеф Игнаций Крашевский

Проза для детей / Проза / Историческая проза / Стихи и поэзия / Детская литература