Моя веселая Англия (сборник)

Друзья мои говорят, что самое симпатичное во мне не внешность, не фигура и не мой тонкий пытливый ум, что, как муж говорит, является безусловною выдумкой, не легкий шаг, не всякие умения и способности, а мой смех. Наш областной музыкально-драматический театр, когда играет комедию, всегда присылает мне пригласительные на первые несколько спектаклей. Во-первых, своим идиотским смехом я вдохновляю труппу, во-вторых, завожу публику вокруг себя. Что есть, то есть. Если я говорю с кем-нибудь по телефону и начинаю смеяться, сеть не выдерживает, отключается. А сколько было сорвано уроков в школе. А встреча с депутатом... Многие вспоминают. Последним был мною осмеян обалденный по своей авантюрности многолюдный очень платный семинар-практикум «Стратегии когнитивных и поведенческих актов для получения лучшего уровня контроля и повышения эффективности деятельности переводчиков компании».

Вот как-то один детский писатель – хороший писатель, добрый, умный, и очень смешные книжки пишет – загрустил. А все почему – он вегетарианец, и у него очень высокие требования к еде, которую он сначала тщательно обнюхивает на предмет свежести. Поэтому чаще всего он питается, как библейские пастухи в часы невзгод и лишений, сыром и вином. А тут пришел он на фуршет, а на столах ну ничего. Имеется в виду, для него. Он прямо скис, нос повесил. Вот, говорит, смотрю в глаза этой крабовой палочке, раздумываю о нелепой ее жизни, и мне грустно. Мне грустно, что мало чего вкусного тут, на столах, среди этого изобилия неполезной еды. Почти ничего.

А я ему отвечаю: а мне весело. Потому что много чего смешного вокруг столов, почти все!

Смеяться – это такая же неотъемлемая часть моей жизни, как дышать.

Поэтому я езжу в Великобританию для того, чтобы дразнить гвардейцев. Не пробовали?

Ну, например, в Букингемском дворце. Стоит такой гигант исполинский, закаленный, невозмутимый в медвежьей шапке, красном кителе, стоит и не шевелится. Прямо как восковая фигура. А туристы ему в лицо заглядывают, анекдоты рассказывают, хохочут, а он как будто и не слышит. Ну иногда только уголок губ дрогнет, незаметно. Держится изо всех сил.

Но и это не самое интересное. Я, например, предпочитаю дразнить гвардейцев в Шотландии, в городе на семи холмах Эдинбурге, как шотландцы его называют, Эдинбэрэ.

Вот стоит такой милостью Божьей гвардеец пехотного гренадерского полка, очень живописно одетый – килт из тартана, плэйд, форран, блэнгери... Ой, столько непонятных слов. А на самом-то деле – юбочка в клетку, плед на плече, сумка меховая на... на... ну... впереди, пилотка с лентами на затылке, как у наших матросов, белые перчатки и гольфы, как у детсадовских детей. Красавчик.

– Лиззи, – говорит одна пожилая американская туристка подруге, – ты посмотри, какой он секси в этой своей юбчонке, с этой торбой на... на... ну, впереди, и этом своем одеяле на плече...

И все умирают от смеха рядом, только он стоит надменный в своем килте, глазами – далеко, там, где сердце Роберта Бернса. А оно, как водится, – в горах. Стоит такой гордый в своем одеяле. Потому что на юбке и одеяле у него черно-красные цвета клана Стюартов. А это даже не Дугласы и не Макдональды... И охраняет он не что-нибудь, а сердце шотландской истории Эдинбургский замок со всеми его каменными воспоминаниями, пыточными орудиями, сокровищами шотландской короны, часовней в память лучшей из шотландских королев леди Маргарет, тайнами, замурованными в толстенные мшистые стены, призраками и гигантским собором, где хранятся Книги Чести Шотландии, куда еще в позапрошлом веке гусиным пером внесено имя прапрапрадеда его Джона Стюарта, павшего за честь Великобритании в Афганской войне.

Между прочим, тут недалеко, в замке Холлируд, интриговала одна прелестная представительница этого же клана по имени Мэри. Очень уж хотела она возложить на свою ветреную головушку корону империи и стать владычицей морскою. Ох, как она стала шантажировать всех, искать компромат, готовить дворцовый переворот, вся такая в белом, с косой вокруг головы, полная энтузиазма и стремления сделать жизнь получше и подешевле для своей, как она говорила, нации... Ой, я не о том, кажется... Вернее, не о той... Ну да ладно. История, как говорят, обязательно повторяется. Только второй раз, заметьте, уже в виде фарса. У той леди в XVI веке все же возможностей, на мой взгляд, было меньше... Ну не будем о грустном. Мы же радоваться планировали. И поскольку я приехала в Шотландию дразнить гвардейцев, я стала смущать Стюарта.

Вот, например, англичане едят овсянку с сахаром. А шотландцы? Ну конечно, с солью! Поэтому гвардейца в Лондоне надо смешить, чтобы рассмешить, а гвардейца в Эдинбурге надо злить. Их когда злишь, они тут же конфузятся и хихикают. Делая вид, что им наплевать, потому что они – о-го-го! Они – шотландцы, а не кто-нибудь там...

И вот я становлюсь недалеко от полосатой гвардейской будки и с безразличным видом говорю:

– Интересно, а играет ли шотландская сборная по футболу в чемпионатах Европы?

Вижу, он насторожился, хотя и так стоит, как струна, и тихонько так: «Хм...»