Моя вина

И поцеловал ее. Я целовал ее так, как всегда хотел, со всей страстью и чувствами, которые испытывал к ней, я целовал ее, как всякий мужчина должен поцеловать женщину хоть раз в своей жизни, я целовал ее, пока мы оба не почувствовали дрожь в наших телах.

– Ты сводишь меня с ума, Ноа, – признался я, поцеловав ее татуировку за ухом.

И тогда она сделала то, чего я совсем не ожидал: взяла мое лицо и прижалась лбом к моему.

– Если ты любишь меня, ты должен сначала выслушать всю историю, – сказала она, глядя мне в глаза.

– Расскажи мне все, – сказал я, – и что бы это ни было, мы пройдем через это вместе.

Она посмотрела на меня, решая, продолжать или нет, и, глубоко вздохнув, произнесла:

– Когда мне было одиннадцать лет, мой отец пытался убить меня.

39. Ноа

Я знала, что пришло время быть откровенной, но боялась воскрешать воспоминания. Одна только мысль о том, что я снова переживу весь тот ужас, сводила меня с ума. Но Николас только что признался, что любит меня, и я не смогла устоять.

– Мой отец был алкоголиком, сколько я себя помню, он пил по-черному. Он был гонщиком NASCAR – не мой дядя, а он. Ему пришлось оставить гонки, когда в аварии он сломал ногу. Это изменило его, он позволил злости и боли пожирать его. Мне было восемь лет, когда он впервые избил мою мать. Один из его ударов пришелся на меня. Я оказалась в больнице. Но больше, до того злополучного дня, он не поднимал на меня руку. Мою мать он избивал почти каждый день. Это стало обычным делом, я даже стала привыкать к такой жизни. Мама не могла уйти от него, потому что ей негде было жить, и у нее не было денег, чтобы содержать меня. Мой отец получал пособие от ассоциации гонок, и мы на него жили. Когда он возвращался домой после пьянок, он вымещал свою злобу на маме. Дважды она чуть не умерла из-за побоев, но никто ей не помог, никто не мог ей ничего посоветовать. Она боялась, что если сообщит об этом куда-то, то у нее отнимут меня. Когда я слышала, что начались побои, я бежала в свою комнату и пряталась под одеялом. Выключала свет и ждала, пока крики не прекратятся.

Но однажды мама была вынуждена уехать по работе на два дня и оставила меня с отцом, подумав, что раз он никогда не трогал меня, то мне ничего не грозит…

Он пришел пьяным и одним махом перевернул стол. Я спряталась, но он все-таки нашел меня.

Когда я услышала эти слова, я поняла, что отец сейчас набросится на меня. Я хотела объяснить ему, что я Ноа, а не мама, но он был настолько пьян, что ничего не понимал. Вокруг было темно, ни луча света…

– Хочешь играть со мной в прятки? – кричал он, а я еще больше сжималась под одеялом. – С каких это пор ты прячешься, сука?

Вскоре последовал первый удар, а затем и второй, и третий. Не помню, как я оказалась на полу. Я кричала и плакала. Он еще больше разозлился. Он ударил меня в живот, и я задохнулась от нехватки воздуха…

– Сейчас ты узнаешь, как обращаться с мужчиной в доме!

Я услышала, как он снимает ремень. Он много раз угрожал мне им, но ни разу этого не делал. Тогда я узнала, как это больно. Он разбил окно моей спальни. Стекло было повсюду, я порезала ладони и колени, когда попыталась выползти оттуда…

Это взбесило его еще больше, он как будто не узнавал меня, как будто не видел, что он избивал свою одиннадцатилетнюю дочь.

– Он не убил меня, но был в шаге от этого. Мне удалось сбежать и выпрыгнуть из окна. Шрам на животе остался от осколка стекла, который застрял во мне… – продолжала я рассказывать Нику, чувствуя, как слезы вновь навернулись на глаза, на этот раз они были тихими. – Мои крики привлекли внимание соседей, и полиция прибыла вовремя… На два месяца я оказалась под опекой государства, так как они посчитали, что моя мать не способна заботиться обо мне.

– За эти два месяца меня били больше, чем за всю мою жизнь. В конце концов, меня все-таки вернули маме, а отца отправили в тюрьму. В последний раз я его видела, когда давала показания против него. Он смотрел на меня с такой глубокой ненавистью…

Я замолчала в ожидании ответа, которого не последовало.

– Скажи что-нибудь, – прошептала я, поскольку Ник продолжал молчать.