Моя война

Утром в лагерь пришёл офицер-железнодорожник и на немецком языке громко объявил, что ему для работы нужны сто человек. Желающим предложил выйти из строя. Я понял его слова, поняли и многие другие. Вместе с Рябковым и другими пленными мы подошли к офицеру. Среди шагнувших вперед я узнал своего помощника сержанта Баранова. Он хромал – схлопотал пулю во время марша. Каким образом, не знаю, а расспросить подробно возможности не представилось.

…Не секрет, что в каждом невольнике постоянно живёт мысль о свободе. Не покидала она и меня, и многих из тех, кто шёл в колоннах советских военнопленных, захваченных немцами после окружения наших войск под Харьковом. Во время марша, проходя мимо полос из посадок ясеня, горячие головы пытались бежать, используя прикрытие зелени, но их фигуры хорошо были видны немецким конникам, которые, как в тире, с небольшого расстояния расстреливали бежавших.

По-разному представляли себе путь к освобождению недавние еще солдаты. Интересный разговор во время марша на Лозовую у меня был с одним старшим лейтенантом. Он наметил себе план побега с помощью… немцев. Завербуюсь к ним в диверсанты, говорил он, забросят меня в тыл к нашим, а там явлюсь в соответствующие органы. И будь что будет! Предложил мне действовать вместе. Я отказался, но предложил ему совместный побег.

Моего предложения он не принял…

Рябков, Баранов и я, на ходу обменявшись несколькими словами, решили, что шансы бежать есть. Офицер построил отобранных сто человек, а затем заставил каждого пройтись перед ним. Некоторых отбраковал. Исключил и Баранова, который сильно хромал. Мне было жаль Николая, но сделать я ничего не мог. Мы остались с Рябковым, договорились бежать при первой же возможности и только ждали удобного момента. Перебирали разные варианты, намечали, кто и как будет действовать, но ни он, ни я не ожидали, что возможность эта представится буквально через несколько минут, при выходе из лагеря.

Вот как развивались события. Наша команда была направлена на кормёжку тут же, на лагерной территории. В добрые времена хозяин кормил подобным варевом разве что скотину, а здесь тысячи людей были рады каждому кусочку сваренного в чане жмыха. Котелков не было, и «повара» черпаками выливали «еду» прямо в вывернутые пилотки. Я глотал баланду, обжигаясь, не чувствуя отвращения, а, проглотив содержимое пилотки, снова стал в очередь и получил ещё одну порцию. Её уже ел не так торопливо. Дожевав остатки, был счастлив и чувствовал себя прямо-таки в спортивной форме. Перекусил!

После кормежки всех, кто вызвался на работу и кто был признан годным, построили в колонну по шесть человек и повели узкими улицами города Лозовая.

Ещё недавно население смотрело на нас как на освободителей, а теперь, увидев колонну советских военнопленных, женщины, выходившие из домов, пристально и как-то горестно вглядывались в измождённые лица солдат. Многие вытирали уголком платков набежавшую слезу и старались всучить в руки проходящих страдальцев кусок хлеба, шматок сала или ещё что-то съедобное. А на одном из перекрёстков красивая полная девушка-блондинка вынесла и поставила на землю ведро кислой капусты. Возникла давка, каждому хотелось заполучить хоть немного этой настоящей еды.

И меня пронизала мысль: вот он, тот самый случай, – надо бежать, не теряя ни секунды. Воспользовавшись суматохой, я крикнул: «Рябков, за мной!», перепрыгнул через ближайший плетень и оказался во дворе дома. Когда бежал, слышал, как Рябков крякнул, но за мной не последовал. Что ж, хозяин – барин, как знает. Подползаю к хлеву, встаю, открываю дверь и, оказавшись внутри, ложусь на пустующее место борова, который, очевидно, достался немцам. От напряжения меня буквально трясло. Я ждал, что сейчас войдут немецкие конвоиры и без суда и следствия тут же пристрелят, как это всякий раз случалось с беглецами. Затаив дыхание, я прислушивался.

Но, как оказалось, им было не до меня – оттаскивали голодных людей от ведра с капустой и строили их в колонну. Да и конвойных-то было только двое – офицер и солдат. Мой побег остался незамеченным, и я с облегчением услышал топот удаляющейся колонны.

И тут же раздался звук открываемой двери. Я увидел фигурку худенькой девочки. Переступив порог, она посмотрела на меня, но лицо её абсолютно ничего не выражало. Сразу повернулась к выходу, закрыла за собой дверь и опустила щеколду. Я оказался взаперти.

7

Через некоторое время послышались лёгкие шаги. Щеколду сняли, открылась дверь, вошла пожилая женщина.

– Милый мой! Скольких же я переодела, а для тебя у меня одежды нет никакой. Не осталось ни одной тряпки… Хотя надо же что-то найти. В форме тебе идти никак нельзя.