Моя война

- А вы знаете, что Никита Сергеевич уснул на этом фильме?! - почти закричало начальство и посмотрело на меня со строгой многозначительностью.

Я пожал плечами.

- У Никиты Сергеевича дела поважнее, чем кино. Очевидно, устал.

- Хватит заниматься демагогией! - не выдержало начальство.- Будете делать то, что вам говорят, или положите партийный билет!

Современный молодой человек улыбнется: "Подумаешь, напугал". Но в то время исключение из партии было делом нешуточным. В кинематографе работали и не члены партии, но это были единицы. Когда им предлагали вступить в КПСС, они говорили: "Я еще не дорос, я еще недостоин". Такое объяснение принималось - значит, члены партии были люди особенные, они уже доросли, они уже достойны. Но горе тому, кого исключали из партии,- на того смотрели как на изгоя, предателя, отщепенца. Ему навсегда были закрыты двери в кинематограф. Можно ли доверять отщепенцу говорить с экрана с миллионами советских людей? Я не хотел оказаться в таком положении.

Прочитав эти строки, молодой человек сразу заключит: "Карьерист, вступил в партию, чтобы сделать карьеру!" Не следует торопиться с выводами. Я вступил в партию во время войны, когда единственной привилегией рядового коммуниста было первым подниматься в атаку. Я и сейчас горд тем, что имел эту привилегию. Я не был диссидентом, не стремился попасть на нары в ГУЛАГ, мне не стыдно в этом признаться. Да, я боялся исключения из партии. Мне хотелось снимать фильмы. Те, кто их видел, знают, что я не угодничал. Совесть и честь были для меня выше страха. И тогда я подумал: не уступлю!

- Я сделаю так, как полезно для дела,- сказал я.- В следующий раз назначьте другого, более сговорчивого.

Возвратившись на фестиваль, я узнал: А. В. Романов собрал членов жюри из социалистических стран и предупредил их, что если они будут голосовать за "81/2", у себя дома они будут иметь большие неприятности. Это была не политика, а пошлое политиканство - Романов защищал даже не честь мундира, а себя, свое кресло.

Собралось жюри. Надо было распределить призы, чтобы завтра на закрытии фестиваля огласить наше решение. Первым взял слово Жан Маре.

- На фестивале не было фильма, который мог бы сравниться с фильмом Феллини. Я за Большой приз фильму "81/2".

Несколько голосов поддержали его. Кто-то возразил.

- Фильм, конечно, хороший, но слишком сложный. Народ его не поймет и не примет.

Серджо Амидеи вскочил как ужаленный.

- Кто вас уполномочил говорить от имени народа?! Мы в Италии уже это проходили. Фашистские комиссары лучше народа знали, что ему понятно, а что нет. И вы это знаете? А я знаю, что народ не глупее вас!

Шакен Айманов, прекрасный актер и режиссер, сравнил фильм Феллини с современным самолетом, а остальные фильмы - с телегами, но предложения Жана Маре не поддержал.

Режиссер из Югославии Душан Вукотич сказал раздраженно:

- А я не буду голосовать за "81/2" - фильм педерастический.

Это странное заявление никто не стал опровергать. Его просто проигнорировали.

Ян Прохазка из Чехословакии говорил о фильме Феллини с восторгом, но кончил свое выступление странно:

- Фильм замечательный, но мы не можем за него голосовать...

И опять темпераментный Серджо Амидеи:

- Почему вы не можете за него голосовать?! Вам запретили?

Прохазка стал вяло оправдываться.

- Я этого не сказал, но...

Все сразу заговорили, заспорили. Я дал слово Стэнли Креймеру, знаменитому в то время режиссеру из США.

- Не думаю, что "81/2" - лучший фильм Федерико Феллини, но это лучший фильм фестиваля. Я не хочу выяснять, почему идет спор, но, господа, я мужчина и каждый день вынужден бриться. При этом я смотрю в зеркало. Так вот, чтобы мне не было стыдно смотреть на свою рожу, я хочу заявить: меня не было на этом фестивале... Желаю вам успехов! - Поднялся и ушел.

Сатьяджит Рей, выдающийся индийский режиссер, заявил:

- Я никогда не пришлю своего фильма на Московский фестиваль. Если он окажется лучше других, скажут, что он непонятен народу...- И последовал за Креймером.

За ним - Жан Маре, японец Кейхико Усихара и Мохаммед Керим из Египта. Что было делать? Я объявил перерыв и, подойдя к Нельсону Перейра дус Сантусу, члену жюри из Бразилии, попросил его после перерыва уточнить формулировку: дать Феллини Большой приз по совокупности за значительный вклад в мировую кинематографию и за фильм "81/2". Он охотно согласился. Затем я пошел в кабинет Романова, он находился здесь же, в гостинице "Россия". Переводчиц я попросил объявить всем членам жюри, что готовится новое предложение и что я прошу всех явиться после перерыва.

В кабинете Романова уже был А. В. Караганов, который был моим заместителем и присутствовал на всех заседаниях. Романов, весь красный от волнения, дозванивался до начальства по телефонам. Была суббота, и никого невозможно было застать, а он, не имея указания, не знал, как ему поступить.

- Вот видите,- сказал он с досадой.- Я же вас предупреждал. Это ваше влияние. Вы подстрекали членов жюри...

- Никого он не подстрекал,- вступился за меня Караганов.

- Я знаю, что говорю. Мне докладывали,- настаивал Романов.