Не найдя Джину у бассейна, Даниэла пошла в каюту. Джина сидела на кровати и красила ногти. Она ни на секунду не поверила в то, что Даниэла пропадала так долго на палубе просто из любви к морскому пейзажу. Хорошо зная подругу, она сразу поняла, что случилось что-то очень важное. Даниэла какое-то время отмалчивалась, но ей и самой хотелось поделиться только что пережитым. Радость буквально захлестывала ее. Не то, чтобы она когда-нибудь сомневалась в своей способности нравиться мужчинам… Она знала, что достаточно красива. В ней был шарм и та трудно описуемая внутренняя привлекательность, которая обычно отличает людей творческих… Но с некоторых пор она стала сомневаться в том, что сможет еще хоть раз в жизни вызвать настоящее чувство у человека, который бы и сам ей нравился. Неуверенность в этом поселилась в ее душе из-за Альберто.
Она по-настоящему любила его. С его же стороны все было только притворством. Даниэла знала, что теперь будет подозревать в притворстве любого мужчину, который решит ей объясниться, точно так же, как себя саму будет подозревать в неспособности отличить истинное от ложного. Своим предательством Альберто отравил ей душу, и, наверное, это главное, что она не могла ему простить, хотя его нынешнее положение и вызывало у нее чувство сострадания. Однако все это были больше доводы разума, чем сердца. Сердце Даниэлы радостно билось наперекор всему, и радость эта отражалась на ее лице…
– Я встретила на палубе Хуана Антонио… – наконец не выдержала она.
Она рассказала Джине об этой встрече со всеми подробностями, приводя слова, сказанные и ею, и Хуаном Антонио, и даже пытаясь повторять его жесты и мимику, словно сама хотела еще раз убедиться в том, что правильно понимала его. Джина сочувственно наблюдала за этим моноспектаклем, потом сказала:
– Я сразу заметила, что он от тебя без ума.
– Не знаю, Джина… – Даниэла с сомнением покачала головой. – Наверное, он ведет себя точно так же со всеми знакомыми женщинами…
– Почему ты себя так низко ставишь?! – Джина смотрела на нее с упреком. – Есть множество мужчин, способных по-настоящему оценить тебя. Не то, что этот твой подонок Альберто… Черт! Не знаю, как и вырвалось… Сама же говорила, что это табу…
– Я его почти забыла, – сказала Даниэла. – Может, потому что думаю о…
– О Хуане Антонио?
– Да… О Хуане Антонио.
– Он тебе нравится? – Джина заглянула в глаза подруге. – Скажи, нравится?
– Нравится, – призналась Даниэла.
Джина вскочила с кровати и, прыгая по каюте, захлопала в ладоши.
– Ты влюбилась! Ты влюбилась!
– Джина, ради Бога, тебя же услышат! – взмолилась Даниэла.
– Пусть слышат! Пусть слышат!
– Во-первых, я не сказала тебе, что влюбилась в Хуана Антонио, – рассердилась Даниэла. – Я только сказала, что он мне нравится, и это действительно так, но…
– Неплохо для начала! – перебила Джина. – Ведь всего несколько дней назад ты еще рыдала из-за этого подонка Аль… Ты знаешь, о ком я…
– Знаю, – Даниэла счастливо рассмеялась и обняла подругу.
После обеда, как всегда изысканного и обильного, Хуану Антонио хотелось только одного – лечь, отвернуться к стене, закрыть глаза и мечтать… мечтать о ней – о Даниэле… Вечером они с Иренэ собирались пойти посмотреть шоу в концертном зале «Норвея», но до того решили никуда не выходить. Вернее, Иренэ так решила, а Хуан Антонио не стал ей возражать. Ему вообще не хотелось двигаться. На шоу он согласился пойти, только потому что надеялся встретить там Даниэлу. А до того ему было абсолютно все равно, что делать. Перед тем, как лечь, он все-таки решил принять душ. Иренэ, пока он мылся, сидела перед зеркалом, оценивающе изучая свой загар. В общем, он ей нравился. Настроение у нее сегодня было хорошее.
Выйдя из душа, Хуан Антонио попросил у Иренэ щетку для волос и, остановившись у нее за спиной, стал причесываться.
– Славно позагорали, да? – спросила Иренэ.
– Пообедали тоже… – улыбнулся Хуан Антонио.
– Теперь вздремнем немного… – Иренэ повернулась к нему и обняла. – Если, конечно, тебе больше ничего не хочется…
Она попыталась поцеловать его, но он отстранился.
– Лучше отдохнуть, – не глядя на Иренэ, произнес он. – А то вечером будем как сонные мухи.
– Хорошо, если ты так хочешь, – Иренэ немного обиделась, но решила не портить настроение ни себе, ни Хуану Антонио, и вновь присела к зеркалу.
Хуан Антонио бросился на кровать и, обняв подушку, отвернулся к стене. В наступившей тишине он различал всплески волн у бортов «Норвея», крики чаек и тихий, отдаленный шум корабельных машин, в иное время почти неразличимый. Звуки эти убаюкивали его, он молил бога о том, чтобы Иренэ не вздумала говорить с ним, задавать ему какие-то вопросы… Казалось, сам ее голос, будто остро наточенный нож, резал ему душу… А ему хотелось только одного – лежать вот так, зарывшись в подушку, и вспоминать лицо Даниэлы в каждое мгновение их разговора, ее интонацию, то, как она улыбалась, как кривила губы, как, попрощавшись, медленно пошла прочь, зная, что он смотрит ей вслед…
Он засыпал, когда Иренэ тихо присела к нему на кровать и, словно маленького ребенка, погладила по голове.