Моя ж ты радость

— Нет, мыть золото мы не будем. Оставь, Леший, все как есть. И уходим. Я этого золота, пока работал в геологии, в руках подержал. Однажды полный деревянный лоток старатели дали в руки — понять тяжесть: пятнадцать килограммов в лотке.

— Уговорил. Жрать хочется, чаю горячего. Рядом доброе зимовье есть, — Леший снял проходнушку и поволок ее по водному ручью. Грохот понес я.

От ручья зимовье не заметишь, если не знаешь о нем. Добрый охотничий домик из не шкурённых бревен. Крыша плоская, прикрытая травяным дёрном. Стены избушки с уличной стороны обвалованы дерном. В морозы не промерзают. Печка из толстого железа еще не старая, обсадной трубе сносу нет в качестве печной трубы. Нары у стены. Оконце в ширину бревна закрыто стеклом. Охотничье зимовье имеет хозяина, присматривалось.

Топор хранился за избой под стрехой крыши. Леший принес топор и в щепки разнёс обухом — на пеньке для колки дров, проходнушку из досок. Обухом топора развалил и деревянный грохот. Я молча наблюдал, с какой злостью он рушит старательский «хлеб», и радовался его «офицерской Чести».

Мы выспались в теплом зимовье и на другое утро вышли на берег Ольчана. Реку не узнать!

— К наледи мы тоже не выйдем. Река из долины, где мы спали в зимовье, впадает ниже ледника. В устье глубоко. Придется вплавь, — прикинул Леший.

Вышли к Ольчану мы по ручью Туристу. Машина на другом берегу далеко за болотистой марью. Воду выпучило и на марь. Куда не посмотришь, везде вода. Утро ясное выдалось, солнечное. Ольчан бешено несся океаном воды и угрожающе шумел. Сколько жил на Севере, реку вплавь не приходилось одолевать.

— В одежде поплывем, — прикинул Леший. — Портянки снимем и в рюкзаки сунем. Тяжко станет, сапоги не трудно нога ногой сбросить. Хорошо, у тебя ружья нет. Кобуру с наганом на ремне через грудь и под мышку закрепи.

Капитан Крыловецкий старше меня годами лет на пять. Ему уже далеко за сорок. На севере живет лет двадцать с гаком. Из них восемнадцать лет служит в милиции. Строптивый, не угодник чинам выше, оттого и в капитанах. Полковник Масленников моложе Лешего.

— Вода ледяная, — помыл он руки.

— А мы — как в омут! Пацанами, страшно было прыгать с вышки? Ничего, прыгали. Прыгнем и сейчас. Не раздумывай. Готов?

Леший бесстрашно ринулся в стремительный поток. Думать некогда. Я за ним. И сразу глубина. Нас несло среди коряг к острову. И минуты не прошло, мы уже выбрались на остров. Главное русло одолели. Протока за островом метров пять. Перемахнем. Осока высокая и примята зверем.

— Леший, кажется, на острове наша знакомая медведица, — закричал, перемогая шум реки. А Леший уже летел с конца острова во всю прыть. Махнул мне и сиганул в протоку. Я следом. Выбрались на марь и хохочем: медведица вышла к берегу острова, откуда мы сиганули в воду. И заревела, будто трубы судного дня это, а не звериный рев.

— Она там не одна была, — смеётся Леший. — Еще и двухлеток с ней. Траву медведи жрали.

Хохотали мы до истерики, пока брели по водной гари к машине.

В райотделе, когда я к нему по случаю зашел, капитан Крыловецкий примкнул дверь изнутри.

— Покажу тебе кое-что, — подмигнул. — Этих людей тебе надо знать в лицо. Встретишь в тайге — обходи стороной.

Крыловецкий подал мне из сейфа через стол обычный альбом с фотографиями.

— Секретная картотека хищников, — пояснил он. — Нельзя посторонним. Но твоя жизнь мне дороже всякой секретности.

Без спешки, внимательно я рассматривал лица людей на фотографиях. Молодые и пожилые, русские и нерусские лица. Были и увеличенные фотографии ингушских женщин.

— Мир тесен, братишка, — Леший покачивался с пятки на носок, сунув руки в карманы. Качаясь маятником, смотрел в зарешеченное окно. Долгое здание поселковой милиции просело до окон в землю от старости. В сороковых годах весь поселок Усть-Нера был лагерем. Здание это было Администрацией лагерей на Индигирке. И кого только не видали и не слышали эти стены последние полвека. Эти стены видели и помнили писателя Варлама Шаламова. Жутко стало от подобных мыслей. Вернул фотоальбом Крыловецкому в сейф.

— Выкидывают меня из органов, — мрачно ошарашил Леший меня. — До пенсии, суки, не дали дослужить.

Я понял все. Капитана Крыловецкого выкидывают из-за меня. Он сохранил честь русского офицера, не подставил меня. Детектив жизни. Никакой писатель не придумает сюжет и судьбу, которую мне кто-то готовил. И опять я вспомнил Ольчанский перевал; горящий коровник, когда я работал пожарником. Бог и на этот раз меня спасает.