Что касается новых направлений в балете, то мои взгляды просты: я глубоко ценю Фокина и уверена, что из всех реформаторов танца он самый талантливый. Он и я следовали по тому же самому пути во все время моей карьеры в России. Он пользовался мною как материалом для своих созданий. Наши мнения всегда совпадали, и мы искали новых откровений в искусстве.
По моему мнению, мы должны принять все, что есть прекрасного в новых артистических достижениях. Но в то же самое время мы не должны бояться придерживаться всего того, что является прекрасным и в более старых формах искусства. С этой точки зрения многое, оставленное Мариусом Петипа, является замечательным. Искусство не должно и не может оставаться неподвижным. Прогрессивная эволюция – вот его закон. Мы должны быть бесконечно признательны Фокину за его успешные нововведения, внесенные в замерзший режим нашей хореографии. Но появление Фокина предвозвестил и сделал возможным Мариус Петипа, который довел наш балет до такой высоты. Чтоб танцевать с успехом новые балеты, необходимо и обязательно пройти школу классического танца.
Часто воздавались хвалы моему таланту. В его эволюции нет никакой тайны. Эта эволюция прошла у всех на глазах.
Из робкой усердной ученицы я наконец превратилась в танцовщицу. Но я чувствовала, что были еще какие-то недостатки в моем искусстве, и с тех пор постоянно старалась их исправить, настойчиво развивая свои способности.
Но когда я почувствовала себя достаточно сильной, я вся целиком отдалась волновавшему меня творческому импульсу. Без хорошей школы и практики это было бы невозможно. В разных странах за границей говорили, что в моих танцах было что-то “новое”. Но все, что я сделала в этой области, было убеждением и стремлением подчинить физические элементы танца психологической концепции.
На танец я всегда пыталась накинуть воздушное покрывало поэзии, очарование которой заслоняло бы механический элемент. Часто случается, что, танцуя, я импровизирую, особенно если данный танец меня увлекает и вдохновляет. С палитры хореографии я беру ту краску, которая в тот момент больше всего подходит к моему настроению.
Я всегда стараюсь даже ничтожнейшей мелочи придать наибольший эффект. Вот этим-то путем я и создаю впечатление, быть может, полной новизны. Насколько я сама могу судить, в этом заключается главный “секрет” моего искусства».
Ей часто задавали вопрос:
– Как вы понимаете задачи вашего искусства?
Анна Павловна отвечала:
– Я стремлюсь выразить танцами то, что композитор вкладывает в музыку; что художник изображает своими кистями и красками, что драматический артист передает живым словом, я олицетворяю и выражаю своим телом, душой – этим наиболее универсальным языком. Всегда артист стремится изобразить жизнь в ее сокровенных глубинах. И мой танец – тоже жизнь, освобожденная от ее случайных покровов.
Один американский журналист спросил Анну Павловну, в чем заключается секрет ее успеха. Присутствуя при этом, я невольно подумал: «Вот вопрос, на который трудно ответить, да еще кратко».
Но, к моему удивлению, Анна Павловна не задумываясь сказала:
– Я полагаю, – в искренности моего таланта.
И чем больше я думаю, тем более убеждаюсь, что Анна Павловна глубоко права. Никогда она не старалась удивить зрителя или преподнести ему свой танец так, чтоб поразить своей техникой. Она танцевала, как она чувствовала, стремясь передать в нем то, что сама переживала. И это доходило до публики, какая бы она ни была.
Во время своих последних выступлений в Австралии, перед отъездом оттуда, Анна Павловна имела беседу с австралийскими журналистами.
«Танцы, – сказала Анна Павловна, – моя жизнь. Легко понять, что можно совершенно отдаться этому искусству, которое вмещает в себе столько других. В балете перед вами музыка, рисунок, красочность и движение, сплетенные мастерской рукой в одно прекрасное гармоническое целое. Вас удивляет, почему столько знаменитых танцовщиц вышли из России и почему балетное искусство так удивительно расцвело на моей родине. Дело в том, что танец – в натуре русских. Славяне вообще природные танцоры, так же как итальянцы – природные певцы.