Моя жена — ведьма. Дилогия

– Ну, ну… – понимающе подмигнул Иван. – Только если бежать вздумаешь, меня с собой захвати. Хоть мечом, хоть псом, хоть конем боевым оберни – я тебе верой и правдой отслужу!

– Договорились, – устало хмыкнул я. – Но помни, я тебя честно предупредил…

– Вот уж спасибо, Серый Волхв! Пока живы – будем друг за дружку держаться, а уж наступит черед помирать – так и винить некого, от судьбы не сбежишь.

Хороший он парень. Я почему-то представлял царевичей несколько иными. В русских народных сказках они обычно кручинятся, вешая буйну голову ниже плеч, да еще вечно плачут горючими слезами. В это время, умиляясь зрелищу распустившего нюни здорового мужика, на них успешно трудятся разные Серые Волки, Василисы Прекрасные, Трое из ларца и еще с десяток сострадательных умельцев. Сам царевич проявляет себя либо в бездарной краже тщательно охраняемой Жар-птицы, либо в суровом поединке с Кащеем Бессмертным. Уже героизм, хотя обычно этого же Кащея сам царевич и выпускает на свет Божий по причине болезненного любопытства и недалекого ума. Собственно, и мой знакомый Иван отличался теми же недостатками, но, с другой стороны, он был прост в общении, вежлив, ненавязчив, неслезлив… Так что нельзя всех стричь под одну гребенку.

– Волхв?

– Да? – Я ответил прежде, чем сообразил, как он ко мне обратился.

– Ты вот говоришь, что сочинять обучен. За нами ведь придут скоро. Прочти мне песню какую-нибудь, или былину, или еще что… Не так мучительно ждать, а то уж пока на костер поведут, всю душу ожиданием вымотают.

– Хорошо, давай устроим маленький творческий вечер известного петербургского поэта Сергея Гнедина. То есть меня! Начнем, я думаю, с исторических стихов. О гусарах не будем, их еще и в помине нет, на смерть офицера Гумилева тоже не пойдет, а вот «Варвары»… Было у меня одно такое стихотворение, созвучное твоему времени:

Варвары! В хрип переходит крик.
Фыркает кровь из груди часового.
Всадник к растрепанной гриве приник,
Вслед ему грохот тяжелого слова…

Варвары! Вздрогнул седой Ватикан.
Тяжесть мечей и задумчивых взглядов…
Боли не знают, не чувствуют ран,
Не понимают, что значит преграда.

Город ли, крепость, гора ли, скала…
Что бы ни стало – едино разрушат!
И византийских церквей купола
Молят спасти христианские души.

Но и сам Бог что-то бледен с лица…
Страх как комок обнажившихся нервов…
И под доспехами стынут сердца
Старых и опытных легионеров.

Хмурое небо знаменья творит,
Тучи в движении пепельно-пенном.
Варвары! Посуху плыли ладьи
К окаменевшим от ужаса стенам.

Быль или небыль о предках гласит…
Ждет лишь потомков пытливого взгляда,
Как Святослава порубанный щит
На неприступных вратах Цареграда…

– Ух ты! – тихо восхитился царевич Иван. – Вот она, оказывается, какая, твоя поэзия!

– Нравится?

– Очень. Большой дар тебе Господом дан, очень уж редкое это умение так красно да складно истории рассказывать. Чую, прогремят твои строки в веках…

– Ну… на самом-то деле это далеко не лучшее мое стихотворение. – Как и всякий поэт, я был весьма падок на простодушную лесть. Такому слушателю хочется читать и читать бесконечно, лишь бы сидел вот так, с распахнутым от восхищения ртом, а я бы вливал ему в уши весь запас собственных стихов о природе, философии или неразделенной любви к прекрасной незнакомке. Но стоило мне об этом подумать, как слева раздался язвительный шепот:

– Нет, ты слышал, Циля? Этот неугомонный ниспровергатель Бродского и здесь пытается колдовать…

* * *

Я обернулся. Близнецы стояли за моей спиной, перемигиваясь, как опытные заговорщики.

– Сергей Александрович, отвлекитесь, пожалуйста, от ваших литературных опытов, нам необходимо серьезно поговорить.

– Минуточку, Анцифер, я должен извиниться перед моим новым другом. Вас можно представить?

– Бессмысленно, Фармазон ведь предупреждал, что другие смертные не могут нас видеть или слышать.

– Иван. – Я повернулся к недоумевающему царевичу. – Тут неожиданно пришли мои… м-м… как бы это поточнее выразиться… в общем, ангел и черт, помнишь, я рассказывал? Ты их видеть не можешь, потому что они мои личные духи. Мы тут поболтаем немного, а?

– Да, конечно, о чем разговор! – с несколько преувеличенной готовностью отодвинулся он. Не спешу осуждать парня, на его месте я еще быстрее принял бы сам себя за психопата. Представляю, как это выглядело со стороны…