Моя жизнь

Но он был не единственным. Кое-чем я обязан и Вику Бэкингему, который дал мне возможность дебютировать в первой команде, когда мне было 17. У него было двое сыновей моего возраста, они тогда ещё только обживались в Амстердаме, а так как моя мама подрабатывала уборщицей в доме семьи Бэкингем, я часто бывал у них в гостях, где учил английский язык. Я освоил его не в школе, а благодаря активному общению с семьёй Бэкингем. Это было очень по-аяксовски – приглядывать за молодёжью в команде и следить за тем, чтобы она вела себя подобающим образом. А из всех футболистов, выступавших за первую команду, когда я только начал в неё вызываться, именно Пит Кейзер взял меня под своё крыло. Он был почти на четыре года старше меня, и к тому времени, как я начал привлекаться в первую команду, он уже выступал за неё на протяжении трёх сезонов. «Аякс» тогда только начал предлагать профессиональные контракты игрокам, и Пит был первым, кто получил от клуба официальное предложение. Я был вторым, и тогда я заметил, что Питу я нравлюсь. К примеру, он всегда следил за тем, чтобы я был дома в половину девятого вечера, чтобы избежать штрафа или другого наказания от Михелса.

И хотя Бэкингем пригласил меня в первую команду, именно с Михелсом, пришедшим в команду в 1965 году, у меня установилась совершенно особенная связь. Михелс служил своего рода щитом, защищавшим команду от членов клубного руководства, и такая структура в клубе была совершенно непрофессиональной. Когда Михелс пришёл в клуб, мы почти скатились в самый подвал таблицы. Он пытался защищать нас от всего, что происходило за пределами поля, чтобы единственным, на чём мы концентрировались, была игра и стремление научиться лучше её понимать и освоить. Именно он вывел «Аякс» на вершину элитного футбола. Связь, которая установилась между нами в «Аяксе», трудно описать словами, поскольку Михелс стал частью моей жизни и за пределами клуба. Много лет спустя, когда у меня самого уже появились дети, он нарядился в Санта-Клауса на детскую вечеринку в нашем доме. Но моя дочь Шанталь узнала его. Я до сих пор слышу, как она говорит: «Эй, ты никакой не Санта, ты дядя Ринус!»

Мне было 18 лет, когда Михелс возглавил команду, я был самым молодым её футболистом, но он все равно отводил меня в сторону и обсуждал со мной тактику. Ни с кем другим он этого не делал, и благодаря таким разговорам у нас установилась наша особая связь. Мы говорили о том, как можно стать лучше, поступая так или эдак, и теперь я понимаю, что в тех разговорах мы развивали идеи, сформировавшие тот уникальный стиль, который начал выделять «Аякс» в конце 1960-х, когда все остальные клубы играли так же, как играли всегда. Он объяснял мне, как хочет играть и что нужно делать, если что-то идёт не по плану. Хенк Ангель, Аренд ван дер Вель, Яни ван дер Вен, Ринус Михелс, Пит Кейзер и многие другие помогли мне стать тем, кем я в итоге стал. В важные моменты моей жизни они также помогали мне и за пределами поля. Но именно Михелс возил меня к доктору после того, как умер мой отец, и у нас дома не стало машины. Позднее между мной и Михелсом случались и менее приятные инциденты, но они никогда не могли бросить тень на образ человека, который поддержал меня и помог мне, когда я, будучи очень молодым, сильно в этом нуждался.

Мой отец умер в 1959 году, когда ему было 45, а мне двенадцать. В тот день я получил сертификат об окончании начальной школы, и во время праздника по этому случаю я узнал новости о его смерти. После этого «Аякс» стал играть ещё более важную роль в моей жизни, потому что дома больше не было отца, к которому я мог обратиться с вопросом или просьбой. Мы узнали, что он умер в результате сердечного приступа, причиной которого стал слишком высокий уровень холестерина в крови. Мысли о его смерти никогда не отпускали меня, и чем старше я становился, тем сильнее было ощущение, что и меня ждёт та же судьба. Долгие годы я думал, что не доживу и до пятидесяти. Так что я не очень-то удивился тому, что у меня обнаружились проблемы с сердцем примерно в том же возрасте, в каком они открылись у отца, – я тогда тренировал «Барселону», – поскольку я себя более-менее подготовил к ним. Разница была только в одном, но она оказалась очень существенной – тридцать лет спустя после смерти отца медицина и совершённый ею прогресс смогли-таки спасти от этой же участи меня.