Моя жизнь

— Что ты-то думаешь об этом? Ты видел что-нибудь более жестокое и отвратительное в своей жизни? Бедное животное! Ты заметил, у него ребра проступают через кожу?

Не меняя выражения лица, Роберто обычно философски замечал:

— Как ты не понимаешь; этого человека тоже били. Как еще может вернуть он колотушки, которые получил от жизни? Кого еще он может избить, кроме лошади? Как может дать выход своему гневу, своей душевной боли?

Такой ответ никогда не удовлетворял Ингрид, и она парировала:

— Пусть ищет другой путь, но не этот.

И, оставаясь настороже, ждала следующее несчастное животное, которое надо было спасти.

Бывали и другие случаи, когда Ингрид просто не могла уяснить, а уж тем более воспринять всерьез то, что делал Роберто. Как-то, когда они миновали прибрежный городок Салерно, Ингрид впервые стала свидетелем документального метода Роберто в подборе исполнителей. Он остановился на берегу, где несколько рыбаков возились у своих лодок. С тех пор как Ингрид приехала в Рим, она и Роберто разговаривали на смеси французского и английского. И теперь, когда он с обезоруживающей простотой объявил ей: «Подожди здесь, я только найду тебе партнера на главную роль», Ингрид восприняла это как шутку. Она сидела, счастливо улыбаясь, пока он спускался к лодкам. Через двадцать минут он вернулся в машину. «Я достал тебе двоих, — небрежно сказал он. — Высокого, симпатичного молодого человека и другого, пониже. Ты можешь выбрать любого, когда приедем на Стромболи».

Ингрид продолжала относиться к этой истории как к шутке до тех пор, пока они не прибыли на остров.

Оказалось, что Роберто внес имена обоих молодых людей в платежную ведомость, а им оставил адрес отеля, где они должны были встретиться с проезжавшей той ночью через Салерно съемочной группой.

В 1949 году прибрежная дорога была совсем узкой, а деревни и городки этого удивительно прекрасного края горных вершин и плодородных долин отличались уединенностью, затишьем. Они повернули к городку Кантанцаро, где Роберто решил остановиться на ночь. Очевидно, мэр был предупрежден об их прибытии своими карабинерами, и все жители высыпали на главную улицу приветствовать гостей. Автомобиль медленно двигался через человеческий тоннель к парадному входу маленького отеля.

Это было невероятно. Школы закрыли. Детям дали выходной день, и они стояли вдоль улицы, размахивая руками и выкрикивая приветствия. Все это напоминало королевский визит. Мы остановились в отеле. Повсюду были цветы; вестибюль заполонили люди, а когда мы поднимались по лестнице, они стояли с каждой стороны в три ряда. В моей спальне (видели бы вы эту спальню!) высилась громадная кровать, великолепно убранная чудесными шелковыми простынями, обшитыми кружевом. Присутствующий тут же мэр пояснил, что именно под этими простынями они с женой блаженствовали в первую брачную ночь несколько лет назад. Не буду ли я так добра дать ему свой автограф и навестить его с женой утром следующего дня?

В то время в маленьких итальянских отелях не было номеров с туалетными комнатами. После того как мэр закончил свою небольшую речь и ушел, я наконец закрыла дверь. Через некоторое время я решила выйти в туалет. Было уже довольно поздно, и я надеялась, что все разошлись. Но, осторожно выглянув за дверь, я обнаружила массу людей, стоявших рядами. Увидев мое лицо, они тут же начали аплодировать. Улыбнувшись, я вернулась в комнату. Выждав минут десять, я снова попробовала выйти. Но они были там. Раздались еще более бурные аплодисменты. Снова улыбнувшись, я закрыла дверь во второй раз. Еще десять минут — положение становилось критическим. Мне не оставалось ничего другого, как открыть дверь и выйти в коридор. Они были просто великолепны. Аплодисменты сопровождали меня по дороге в туалет и обратно. Такое происходило со мною первый раз в жизни.

Это было захватывающее, полное событий путешествие. И хотя в памяти Ингрид всплывало множество историй, указывающих на то, что Италия — страна, потакающая верным любовникам, совесть ее, выкованная бескомпромиссными служителями шведской лютеранской веры, становилась все более неспокойной по мере их приближения к Амальфи.

Во время ее пребывания в Риме вести от Петера приходили регулярно. В письме, посланном в начале марта, он напоминал о своем предостережении относительно того, чтобы она не надеялась, будто может поскользнуться в Риме незаметно для окружающих. И добавлял, что рад услышать, что она не расшиблась до смерти. Тридцать первого марта он поблагодарил Ингрид за письмо, где она описывала свой приезд в Рим, добавив, что надеется, что деньги, которые он выслал Роберто телеграфом, уже прибыли. Кроме того, он сообщал о всеобщем беспокойстве по поводу ее совместной работы с Росселлини.

В Амальфи Ингрид поняла, что настал момент, когда нужно быть предельно честной с Петером, даже если письмо, которое ей придется послать, станет для нее самым болезненным и трудным из всех ранее написанных. Она испортила несколько черновиков. Наконец на листе бумаги с эмблемой отеля «Альберго Луна Конвенто» она написала:

«Петер!