Моя жизнь

Отец был очень доволен. Решили помочь мне в снаряжении на предполагаемое место. На экзамене я был в серой заплатанной блузе. Пальто и проч. - все это было в жалком состоянии, а денег почти не оставалось. Сшили виц-мундир, брюки и жилет, всего за 25 рублей. Кстати сказать, что все сорок лет я больше мундира не шил. Кокарды и орденов никогда не носил. Ходил в чем придется. Крахмаленных воротников не употреблял. Сшили и дешевое пальто за 7 рублей. Пришили к шапке наушники и все было готово. Истраченное я потом возвратил отцу, который за это немного обиделся.

Был у меня еще коротенький полушубок (куплен за 2 рубля). Под холодное пальто без ваты он очень пригодился зимой: тепло и прилично.

Однако, несмотря на прошение, назначен был на место учителя только месяца через четыре.

Этот промежуток ожидания я провел в деревне у помещика М., занимаясь с его малыми детьми. Учил их грамоте. Мальчик спрашивает: "Зачем ставится ер?". "Это, "- отвечаю, - "по глупости". Также я раскритиковал и всю грамматику. Когда ребенок встречал ер, то сначала становился в тупик, а потом замечал: "Знаю, это - по глупости".

До меня у этого помещика жил какой-то бесприютный чудак-офицер. Про него рассказывали, что он зимой, через двойные рамы, со двора, всячески ругал хозяина, чем очень потешал собравшуюся публику. Помещик об этом не знал и ничего не слыхал. У больного и немолодого помещика была молодая и красивая жена - простая крестьянская девушка. Я по обыкновению в нее влюбился. Она заговаривала со мной на дворе. Я не отвечал, потому что дурно слышал. Она обижалась, но и это было к лучшему.

Педагогия была для меня забавой. главным же образом я погружался в законы тяготения тел разной формы и изучая разного рода движения, которые вызывали относительную тяжесть. Лет через 30 я послал остатки этих вычислений и чертежей известному Перельману как исторический документ. Он недавно упоминал о нем в своей книге о мне (32-го года).

Каждый день я гулял довольно далеко от дома и мечтал об этих своих работах и о дирижабле. Меня предупреждали, что тут много волков, указывали на следы и даже на перья растерзанных кур. Но мне ка-то не приходила мысль об опасности, и я продолжал свои прогулки.

Вздумал я тут же заниматься с одной крестьянской девушкой. Заметил, что увлекаюсь - бросил. Какой-то инстинкт отталкивал меня от женщин, хотя я был очень слаб к ним. Может быть, это было результатом крайне страстного увлечения идеями, которое пересиливало животные стремления. Тут, в деревне, лет двадцати, у меня начались излияния (поллюции). Напуганный книгами, я решил жениться. Благожелатели предлагали мне женщину. Но я считал для нее это оскорблением. Боялся последствий поллюций и не хотел подавать дурного примера. В простых людях это возбуждало сочувствие и мне это было приятно.

В Баровске учителем (23-25 лет).

Наконец, после Рождества (1880 г.), я получил известие о назначении меня на должность учителя арифметики и геометрии в Б-ое училище.

Надел свои наушники, полушубок, пальто, валенки и отправился в путь.

В городе Б. остановился в номерах. Потом стал искать квартиру. Город был раскольнический. Пускали неохотно щепотников и табашников, хотя я не был ни тем, ни другим.

Дома стояли пустые и все же не пускали. В одном месте нанял огромный пустой бельэтаж. Взял в нем одну комнату и в первую же ночь страшно угорел. Бегала ко мне хорошенькая дочь еще молодой хозяйки и просила не говорить об этом мамаше. Не о чем было и говорить. С таким чурбаном как я ничего никогда не выходило. Бельэтаж отдали под свадьбу, меня же переселили в темную каморку, что мне не понравилось. Стал искать другую квартиру. По указанию жителей попал на хлеба к одному вдовцу с дочерью, жившему на окраине города, по близости реки. Дали две комнаты и стол из супа и каши. Был доволен и жил тут долго. Хозяин - человек прекрасный, но жестоко выпивал.

Часто беседовал за чаем, обедом или ужином с его дочерью. Поражен был ее пониманием Евангелия. Она соглашалась со мной, что галилейский плотник был человеком только необыкновенного ума и что звали его все люди хозяином, а не богом.