Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

— В самом деле? — удивился он, с подозрением уставившись на огромный букет роз у меня в руках, и размышляя, похожи ли мы на типичных обитателей Мейфэа. — Ну, и как скажете вас называть?

— Меня зовут Джими Хендрикс. — сказал Джими с видимым стеснением.

— Кто–нибудь из вас слышал о Джими Хендриксе, живущем здесь поблизости? — крикнул он своим коллегам.

— Я знаю, кто такой Джими Хендрикс, — подошёл ещё один полицейский и впялился в Джими.

— Он немного похож на этого, — многозначительно заключил он.

— Что у вас в этом футляре? — он указал на гитарный футляр, который Джими держал в руке, возможно вообразив, что в нём может уместиться пулемёт.

Джими показал ему свою гитару и его обступили остальные полицейские. Они засыпали нас вопросами, какой у нас адрес, какой у нас номер телефона, какая у нас квартира. Тем временем от холодного ночного ветра у нас холодела кровь. В конечном счёте, они решили нас пропустить, и мы были сопровождены до дверей дома эскортом в количестве шести полицейских. Когда мы были снова готовы выйти из дома, нам стоило только позвонить, и кто–нибудь из них нас сопровождал сквозь все кордоны. Вся эта охрана, кордоны, были выставлены с одной целью, обеспечить безопасность президента Никсона, который остановился в Кларидже, совсем рядом с нами дальше по улице. Мы шли, болтали не о чём, но когда пришлось возвращаться в ранние утренние часы, произошла смена дежурных.

К этому времени многие, в том числе и полицейские, знали Джими в лицо, благодаря репортажам и интервью, показанным по телевидению. Когда к нам приходили журналисты, я старалась не попадаться им на глаза, но иногда, любопытство брало верх, и я подглядывала за тем, что происходит в комнате, стараясь остаться незамеченной.

Джими нравилось сниматься и давать интервью, хотя он говорил много лишнего, у нас, девчонок, это называлось жевать вафлю, к тому же у него была дурная привычка при разговоре прикрывать рот рукой, а его хихиканье, так это меня просто убивало. Он терялся, когда перед ним был парень в пиджаке и с микрофоном в руке, говорил сбивчиво и с трудом формулировал свою мысль, но всегда старался показать себя с лучшей стороны.

Он не особенно заботился о своей причёске перед фотографированием, но приходил в ужас от прыщика на лице. В последние годы стали приносить ему беспокойство волосы. Он слишком часто их выпрямлял, чтобы достичь желаемого эффекта, и они начал сечься. Тогда он их оставил как есть, даже подкручивал на бигуди, стал повязывать бандану и носить шляпу. Что придавало ему ещё более дикий вид.

Иногда журналистов интересовало его мнение по поводу политики, расовых взаимоотношений, войны во Вьетнаме, гражданских прав, всего того, что показывают в новостях. Часто он даже не представлял о чём идёт речь. Это всё было так далеко от нашей повседневной действительности. Джими не разбирался в политике — лишь одна смутная вера в то, что каждый должен стараться жить в мире с соседом.

Некоторые чёрные активисты по обе стороны Атлантики были недовольны тем, что у Джими белая девушка. Это Джими очень задевало. Однажды вечером, в его ранние лондонские дни, в одном из клубов мы познакомились с Майклом Икс, одним из чёрных активистов, считающим себя чуть ли ни Малькольмом Икс. Он пригласил Джими в одно место в Ноттинг–Хилле. Стены были завешены зулусскими щитами, шкурами животных и африканскими масками. Майкл был светлокожим растаманом, и не унимался по поводу цвета моей кожи, говорил Джими, что ему нельзя отворачиваться от своего народа, что «им нужны такие, как он, показывающие путь!» Мы переглядывались, будто говорили друг другу: «Надо уносить ноги, этот парень точно ударился головой.» Ещё и расист. Пока он говорил, мы медленно продвигались к лестнице и буквально скатились с неё.

Позже я узнала, что этот, как он себя называл, Майкл Икс, связался с одной белой журналисткой: то ли это было с его стороны полным лицемерием, то ли своего рода месть за свой цвет кожи. В конечном счёте, его казнили у себя на родине, на Ямайке, за убийство своей белой подруги и сжигания её тела на заднем дворе своего дома.

У нас постоянно возникали расовые проблемы. Худшее, что с нами случалось, так это то, что таксисты отказывались нас везти или проезжали мимо, будто не замечая нас. И не один раз, Джими скрываясь в дверях магазина, ждал, пока я не поймаю такси и не сяду на переднее сиденье, тогда он выбегал из своего укрытия и плюхался сзади.

Для музыкального бизнеса, не было ничего нового в том, что у нас разный цвет кожи. Взять хотя бы Мэдлин Белл и Тони Гарланд. «Для нас не имеет значение различие в цвете кожи, — часто говорил Джими, — важно то, что скрывается под ней.»

Когда Дон Шорт из Daily Mirror спросил Джими в интервью обо мне, Джими сказал: «Кати — это моя предыдущая любовь, настоящая любовь и, возможно, будущая любовь. Она — моя мать, моя сестра, мой друг. Моя Йоко Оно из Честера.» Очень трогательно сказано.