Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Тётя Катлин решила, что для всех будет лучше, если я буду оставаться в монастыре и на выходные, сколько бы они ни длились, ей хватало забот и со своими детьми. Моё видимое сиротство затронуло души сестёр, потому что других девочек они постоянно наказывали за совершённые и ещё не совершённые проступки кожаными плётками по голым ногам, ко мне же они всегда проявляли сострадание. Они зорко следили, чтобы никто не смеялся над ситуацией, в которой я оказалась, заметив, что я не получаю никаких писем и у меня нет ни одной фотографии членов моей семьи. Они закрывали глаза даже на то, что я, играя в хоккей, жульничала и пускала в ход ноги.

Сёстры и мирские педагоги, не жалея своего времени, занимались со мной дополнительно. Для меня были непривычны их внимание и забота, и я подумала, что должна ответить на их попытки. Всеми знаниями, которые я приобрела в жизни, я обязана им и занималась всё время, в любую свободную минуту. В итоге, я так никогда и не научилась готовить, Наступало оцепенение как только я подходила к плите. Когда я стала взрослой, это выросло в огромную проблему, выразившуюся в вереницу ссор с моими партнёрами.

Бог стал играть в моей жизни главную роль, потому что люди, которые ему следовали, все желали мне только добра. Сёстры делали всё, что было в их силах, чтобы спасти мою душу и я шла им навстречу. В своих устремлениях они даже начали шить мне одежду, сделали шляпку и начали брать меня с собой в Дублин, в кафедральный собор. В тринадцать я оказалась значительно взрослее своих сверстниц и очень стеснялась своих форм. Я поделилась своими переживаниями с моей наставницей, сестрой Марией—Терезией. От неё всегда исходил стойкий запах мочи.

— Если они будут тебя расспрашивать, — сказала она после минутного раздумья, — скажи, что ты просто растёшь быстрее других.

В праздники монахини особенно были добры ко мне. Помню, в Пасху принесли мне яйца, а местный священник подарил мне маленький медальон с моим именем. Мать–настоятельница занималась со мной дополнительно, в то время как другие девочки уже отдыхали. По большей частью это было слово божье. Религия меня увлекала всё больше и больше, внося в мою несчастную жизнь какой–то смысл, надежду, что не зря были все эти страдания. Я даже начала думать, а не стать ли мне монахиней.

Через дорогу, напротив окон нашего монастыря, стояло здание самой большой гостиницы во всей округе. Мне нравилось смотреть как женщины в красивых платьях и мужчины в дорогих костюмах выходили из своих автомобилей и заходили в двери. В больших окнах гостиницы мелькали танцующие пары в вечерних нарядах, группы людей беседовали у раскрытых окон. Я представляла, как должно быть красива жизнь у взрослых, которые могут ходить, куда хочется и делать, что нравится. Жизнь представлялась такой весёлой и вот, однажды, тебе разрешат присоединиться к ним, тобой больше не станут пренебрегать, от тебя не будут больше прятаться и детские страхи растают как утренний туман.

Однажды на собрании, монахини решили, что неплохо бы нам преподать уроки балета и выписали педагога. Девочки все были из обеспеченных семей, у меня одной не было балеток, но сёстры купили для меня пару. Казалась бы простое дело, но я была ещё долго под впечатлением. В одно мгновение мы все стали балеринами. Но я была ужасна, полное отсутствие чувства ритма и баланса, им ничего не оставалось делать как использовать это поводом сшить мне платье.

Я уже находилась в монастыре больше года, когда однажды одна мирская учительница заглянула в класс и сказала, что «меня хочет видеть мать–настоятельница, у неё в кабинете кто–то, кто срочно хочет меня видеть.» Впервые меня навестили здесь и я не могла представить, кто это мог бы быть.

Когда мы дошли до кабинета матери–настоятельницы, мы остановились и она шёпотом произнесла:

— Может быть, это для тебя будет слишком неожиданным, — на её лице отразилась забота обо мне. — Но там кто–то, кто очень хочет тебя видеть, мы пытались не впускать, но не смогли.

Она открыла дверь и втолкнула меня в кабинет, там сидела Лил, на ней был строгий костюм и шляпка. Уже 4 года мы не виделись. Она вскочила со своего места и побежала через всю комнату навстречу. Как только я оказалась в её объятиях, я почувствовала, как напрягся каждый мускул в моём теле. Мои руки приклеились к бокам, плечи онемели, не могу с уверенностью сказать, почувствовала ли я радость, увидев её, или ужас. Я растерялась.

— О, Катлин, как ты? — обрушился на меня её водопад. — Столько лет, я так скучала!