Моя жизнь

Матери мы не боялись, хотя она иногда и потреплет небольно. Но отец внушал страх. Хотя никогда маленьких не бил и не ругал. Никогда даже не горячился и не кричал…

Брат (старше меня на два года) показывает фокус: открывает рюмочку, в ней шарик. Закрывает рюмочку и опять открывает. Шарик исчезает. Изумление…

Семи, девяти лет. Бабушка умерла. Мать уезжает в деревню на похороны. Мы остаемся одни. Я скучаю…

Старший брат меня дразнит. Гоняюсь за ним и швыряю камнями. Случился отец. Что такое? — «Попал мне в висок», говорит брат Митя. Выпороли. Дали две розги, но пребольно. Розог этих я боялся, как огня, хотя никогда не получал больше двух ударов. Отец был справедливый и гуманный человек. Как же это примирить? Время было такое. Отца в какой-то иезуитской школе пороли чуть ли не каждый день, а случалось и два раза в сутки. Меня же пороли всего раз пять во всю жизнь — не больше. Разве это не прогресс!..

Выходим со старшим братом на улицу. За что-то я рассердился на него и ударил. Услыхал отец. «Что за шум?» Брат объяснил. Повели пороть. Заявил, что пощусь. Не помогло. Получил две розги.

Негодования не только против матери, но и против отца не осталось ни малейшего. Да и тогда не было. Думаю даже, что эти наказания повлияли на меня благодетельно. Случалось, пороли и за разбитие стекол. Это приучило меня к осторожности…

Конечно, я не сторонник наказаний, тем более розог, но надо принять во внимание время, когда даже царей пороли. Притом шалуны часто ушибаются, бьют друг друга и даже уродуют себя. Не так уж это вредно.

За разбитое стекло однажды спасла меня тетка, сестра матери. Мне очень было любопытно смотреть, как лопаются лампочные стекла, если их помажешь слюной. Сначала прощали, а потом обещали порку. но я опять за свое. Спасла тетка, купившая стекло…

Копали колодезь. Пока не появилась вода, мы, дети, спускались в колодезь. Очень было любопытно. Навалили гору песку. Зимой образовалась прекрасная гора. Впервые испытал восторг катанья на санках (самокатом)…

Летом строили шалаши. Было приятно вести свое хозяйство. Иногда устраивали и печи. Осенью топили и грелись. Свой камелек…

Учение шло туго и мучительно, хотя я и был способен. Занималась с нами мать. отец тоже делал педагогические попытки, но был нетерпелив и портил тем дело. Помню, принесли яблоко, проткнули спицей. Это был земной шар с осью. Рассердился учитель, назвал всех болванами и ушел. Кто-то из нас съел яблоко…

Зададут на маленькой грифельной доске написать страничку две. Даже тошнило от напряжения. Зато, когда кончишь это мучение, какое удовольствие чувствуешь от свободы…

Однажды мать объяснила мне деление целых чисел. Не мог понять и слушал безучастно. Рассердилась мать, отшлепала меня тут же. Заплакал, но сейчас же понял. Опять из этого не следует, что надо бить детей. Следует искать лучших способов возбуждать внимание.

Читать я страстно любил и читал все, что было и что можно было достать. От чтения Загоскина трепала лихорадка…

Любил мечтать и даже платил младшему брату, чтобы он слушал мои бредни. Мы были маленькие и мне хотелось, чтобы дома, люди и животные — все было тоже маленькое. Потом я мечтал о физической силе. Я, мысленно, высоко прыгал, взбирался как кошка на шесты, по веревкам. Мечтал и о полном отсутствии тяжести…

Любил лазить на заборы, крыши и деревья… Прыгал с забора, чтобы полетать… Любил бегать и играть в мяч, лапту, городки, жмурки и проч.

Запускал змеи и отправлял на высоту по нитке коробочку с тараканом…

На дворе у нас во время дождей и осенью была огромнейшая лужа. И вода и лед приводили меня в мечтательное настроение. Пробовали плавать в корыте и делать зимой из проволоки коньки. Их я делал, но расшибался на льду так, что искры из глаз сыпались. Наконец, откуда-то достали испорченные настоящие коньки. Поправили их. Кататься выучился в один день. Даже съездил на них в тот же день за чем-то в аптеку.

Запомнилась сцена. Мать стоит на табуретке у окошка и что-то делает с рамой. Отец тут же. Мать кричит: «Проклятый поляк». Отец молчит. Решили разъехаться. Через час мать просит у отца прощения на коленках. Примирились… Вот единственная ссора отца с матерью. Больше я никогда не видел между родителями никаких ссор и ругани. Очень был сдержан отец, мать же — горячка. Но характер у отца был тяжелый. Это мне говорила сама мать. В его присутствии все чувствовали себя неловко — даже мы, дети.

Глухота (от 9 до 11 лет)

Лет 10–11, в начале зимы, я катался на салазках. Простудился. простуда вызвала скарлатину. Заболел, бредил. Думали, умру, но я выздоровел, только сильно оглох и глухота не проходила. Она очень мучила меня. Я ковырял в ушах, вытягивал пальцем воздух, как насосом, и думаю, сильно себе этим повредил, потому что однажды показалась из ушей кровь. Последствия болезни, отсутствие ясных звуковых ощущений, разобщение с людьми, унижение калечества — сильно меня отупили. Братья учились, я не мог. Было ли это последствием отупения или или временной несознательности, свойственной моему возрасту и темпераменту, я до сих пор не знаю.