Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

Каждый день около четырех часов пополудни Муссолини ходил к врачу. И хотя он был чрезвычайно скрытным в отношениях с большинством своих товарищей, тут он использовал всякую возможность поговорить о своем недуге. Это был один из способов привлечь к себе внимание и добиться сочувствия. Он считал, что это очень оригинально – хвастаться чем-то, что большинство людей стали бы скрывать. Независимо от того, какие посетители были в нашем офисе, он, уходя к врачу, всегда говорил, куда идет и почему. По возвращении обычно громко жаловался на свои боли и несколько часов оставался в очень возбужденном состоянии.

Сердясь на такой способ привлечения к себе внимания, я однажды прервала его в присутствии нескольких посетителей.

– Зачем повторять всегда одно и то же? – спросила я его. – Даже если тема была бы интересной, это стало бы однообразным. Вы не можете пойти к какому-нибудь специалисту и покончить с этим?

– Вы правы, – сказал он. – Я схожу к специалисту.

На следующий день, приблизительно в шесть часов вечера, мое внимание привлекло что-то необычное: перед дверью редакции газеты «Аванти» остановилась машина. Человеком, который вышел из нее и вошел в редакцию, был Муссолини, но я едва узнала его. Казалось, он стал старым и согнутым. Он дрожал, его лицо было бледно, а глаза полны ужаса. Каждое слово, которое он произносил, казалось, причиняет ему невыносимую боль. Он плюхнулся в кресло, закрыл лицо ладонями и начал рыдать. И хотя я была привычной к его истерическим вспышкам, я поняла, что на этот раз здесь что-то другое, нежели обычный нервный припадок.

– Что с вами? – спросила я. – Почему вы плачете?

Он поднял голову и посмотрел на меня с выражением ужаса на лице.

– Разве вы не чувствуете, не ощущаете запах? – простонал он. – Вы не чувствуете запах антисептика?

– Антисептика?

– Да. И вообразите, этот проклятый доктор взял у меня кровь. Прежде чем сделать это, он использовал антисептик. Теперь я ощущаю его везде, везде! Он преследует меня!

Я пыталась успокоить его, уверяя, что скоро он избавится от неприятного ощущения, и посоветовала ему пойти домой на ужин.

– Я боюсь этого запаха, – продолжал он. – Я боюсь всего.

Наконец он ушел, взяв с меня обещание быть на месте в девять часов, когда он возвратится. За этот отрезок времени я сходила к специалисту, товарищу, которого я знала.

– Не нужно мне рассказывать о том, чем он болен, – сказала я врачу. – Я знаю. Но скажите мне, неужели его случай такой серьезный? Может быть, руководство сможет позволить себе послать его в санаторий. У него нет своих собственных средств. А его бедняжка жена, когда она обнаружит, что он так болен! Ее мне жаль больше, чем его. Она неграмотная крестьянка, которой хватило смелости последовать за ним в Милан, несмотря на его безответственность.

– Товарищ, – ответил он, – я заведую этой клиникой, и у меня бывают в год тысячи пациентов. Поверьте мне, когда я скажу вам, что никогда не видел такого труса, как Муссолини.

Когда Муссолини возвратился в редакцию, его сопровождала очень скромная на вид женщина и недокормленная, бедно одетая маленькая девочка. Он представил их: «Мой товарищ Рэчел и наша дочь Эдда». Это был первый и единственный раз, когда его семья зашла в нашу контору. Была скверная погода: лил дождь, дул холодный, пронизывающий ветер, а мать и дочь были одеты не по погоде, и девочка дрожала. Я поняла, что он привел с собой свою жену и ребенка только потому, что боялся оставаться один, и это так возмутило меня, что я едва могла смотреть на него.

В течение последующих нескольких дней незадолго до четырех часов пополудни он начинал стонать и закрывать лицо руками.

– Теперь-то что случилось? – спрашивала я.

– Неужели вы не ощущаете этот запах, запах дезинфицирующего средства? – вскрикивал тогда он. – Посмотрите! Сейчас четыре часа.

В конце концов я стала прибегать к уловке, переводя стрелки часов вперед. Когда он начинал свои стенания, я обычно ему говорила:

– Посмотрите на часы. Четыре часа уже прошли. Сейчас почти пять.

Он немедленно поднимал голову, и его глаза сияли от облегчения и радости.

– Если это так, я готов к работе, – говорил он. – Вы не позволите мне выпить чашечку чая?

Однажды утром в редакцию зашли двое молодых рабочих из Романьи, земляки Муссолини. Они явно были очень встревожены.

– В чем дело, товарищи? – спросила я.

– Мы должны немедленно повидать Бенито.

Я сказала, что он скоро придет, и попросила рассказать мне, что их так тревожит. Они взволнованно объяснили, что одного их товарища из Романьи, который жил в Милане, убили накануне ночью. Муссолини вошел прежде, чем они закончили свой рассказ.

– Что привело вас в Милан? – спросил Муссолини. – Porca Madonna! Что, опять неприятности с республиканцами? Эти чертовы республиканцы! Пока мы их не истребим..

– Нет, Бенито, дело не в них, – ответил один из молодых людей. – Помнишь Руджеро из Форли? Его убили здесь, в Милане, и убил его романьолец, но не из-за политики. Знаешь, женщина, ревность…

– Женщина! – воскликнул Муссолини. – Стоит ли умирать ради женщины? Разве мало женщин?