Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

Сорок три делегата приехали из Германии, Франции, Италии, России, Польши, Сербии, Литвы, Латвии и нескольких нейтральных стран. Среди французских делегатов было три члена палаты депутатов: Поль Бризон, Раффин Дюган и Александр Бланк. Эти три «кинтальских паломника», как их стали называть, заслуживают место в истории за проявленное ими мужество. Даже те французы, которые когда-то осудили их как предателей, говорили о них с уважением. Моей задачей было собирать вместе делегатов и переводить дискуссии между французскими и немецкими делегатами. Было важно переводить не только их слова, но также их душевный настрой, чтобы создать атмосферу дружбы и избежать каких-либо недоразумений. Это было непросто, так как делегаты были столь разными по возрасту и происхождению. Это был первый случай, когда три французских депутата присутствовали на международном съезде, а речь Бризона в особенности показалась банальной и даже фривольной многим опытным марксистам. Впоследствии его работа на заседаниях комитета, а особенно его последовательная позиция представителя Циммервальдского движения, когда он и его коллеги-депутаты отказались голосовать за военные кредиты, доказали, что его манера говорить не является истинным отражением его внутреннего отношения.

Наше заявление подчеркивало, что война обязательно несет поражение народам обеих воюющих сторон, и призывало к немедленному миру без аннексий. Далее оно гласило:

«Ваши правительства и пресса говорят вам, что войну нужно продолжать, чтобы покончить с милитаризмом. Не позволяйте себя обманывать. С милитаризмом любой страны может покончить только народ этой страны.

Они говорят вам, что война должна длиться, чтобы стать последней. Это тоже ложь. Никогда ни одна война не уничтожала войны. Наоборот, война будит желание отомстить.

Продолжительный мир может дать только победивший социализм!»

Нужно было решать и другие спорные вопросы. Сторонники большевиков, которые составляли «группу левых», снова начали настаивать на немедленном учреждении Третьего интернационала. Так как события прошедших семи месяцев разрушили иллюзии тех, кто раньше верил в то, что Второй интернационал сможет действовать, резолюция большевиков получила большую поддержку в Кинтале, чем в Циммервальде. Это нельзя было рассматривать как победу большевистской концепции нового интернационала. Как и всегда, они жаждали создать движение меньшинства, в то время как большинство из нас стремились склонить на свою сторону как можно больше рабочих и создать массовое движение.

Я работала в Циммервальдском движении с самого начала, присутствуя на всех его заседаниях и неформальных собраниях. Зная о характерных трудностях, связанных с участием в движении, и о смелости, требующейся от его сподвижников, отдельные резолюции и фракционные разногласия, которые в нем возникали, я не считала существенными. Эту мою позицию позднее подкрепила эволюция радикальных партий и тактика русских большевиков, теперь коммунистов. Я всегда полагала, что освобождение труда должно достигаться, главным образом, пробуждением масс и воспитанием в них осознания своих человеческих и социальных прав, а большевики настаивали на том, что преобразование общественного строя должно совершаться сравнительно небольшим меньшинством людей под руководством еще меньшего меньшинства. Для этих меньшинств фракционные различия и резолюции, их выражающие, безусловно, приобретают огромную важность. Наша цель та же, но подход другой.

Поскольку война продолжалась, предлагались разные утопические планы и проекты для восстановления мира. Большая их часть была предназначена примирить империалистические цели разных правительств и при этом также примирить с этими целями рабочих, которые были против войны. Наша конференция в Кинтале предостерегала против этих попыток и иллюзий и подчеркивала, что милитаризм и война своими корнями уходят в условия, которые сами по себе должны быть уничтожены.

Конференция закончилась в первые часы 1 мая 1916 года. И хотя я непрерывно работала на протяжении сорока восьми часов, я предложила, чтобы мы дождались утра Международного дня труда, символа единства рабочего класса.

Глава 12

Я была в Цюрихе, где выздоравливала после тяжелого гриппа, когда получила весть о первой русской революции 1917 года. Когда происходит событие, которого ждешь большую часть жизни, оно становится слишком привычным, чтобы вызвать удивление. Отречение царя, свержение русского самодержавия так давно казались неизбежными, что в то время со стороны русских эмигрантов было, вероятно, меньше внешних выражений волнения, чем среди радикалов и гуманистов не из России. Перед лицом осуществления давно лелеемой мечты мы почувствовали какую-то робость в отношениях друг с другом. Мы не привыкли демонстрировать свои личные чувства, потому что в течение многих лет эти чувства подчинялись одной цели – работе на благо нашего дела. Человек посторонний, вероятно, посчитал бы нас абсолютно равнодушными в этот миг исторической победы на пути к нашей окончательной цели.