Моя жизнь и любовь. Книга 2

Один случай из жизни в Геттингене, возможно, стоит записать. Лотце проповедовал на своих лекциях Бога, имманентного[30] каждой форме жизни. Однажды он отметил на семинаре, что «срединный путь», он же «умеренность», Аристотеля был первым и величайшим открытием в области человеческой морали. Я не согласился с ним, и когда профессор спросил почему, я сказал, что «срединный путь» относится к статике, в то время как мораль – это динамика. Бутылка вина могла бы пойти мне на пользу, но и напоить другого человека: моральный путь никогда не был прямой или средней линией между крайностями, как представлял себе Аристотель, а был результатом действия двух сил. Поэтому кривая всегда шла в ту или иную сторону. По мере взросления и старения человека, после тридцати или около того, кривая должна двигаться в сторону воздержания.

…

И доколь ты не поймешь:

Смерть для жизни новой,

Хмурым гостем ты живешь

На земле суровой[31].

…

Лотце поднял из-за этого большой шум и под конец предложил мне прочитать в классе лекцию о законах морали. Я выступил и рассуждал о добродетелях целомудрия. При этом не будем забывать, что я был всего на несколько лет старше большинства студентов.

Моя студенческая жизнь в обнесенном стеной городе была полна крайностей: она поочередно была то бесплодной, то плодотворной. Я основательно выучил немецкий – потратил год на готический, старый верхненемецкий и средненемецкий. И все равно пока я не знал немецкий так же хорошо, как английский. «Нибелунгов» я знал хуже, чем «Кентерберийские рассказы» Чосера.

Дважды я выступал на больших собраниях, и никто там даже не заподозрил, что я иностранец. Впрочем, это не важно, пустое тщеславие.

Я читал Гёте – все, что он написал, в хронологическом порядке. Так из моего времени я нашёл путь в мир истинного благородства и, затаив дыхание, восхитился с высоты моей Фасги[32] видениями того, что может случиться с людьми, если они научатся развивать свой ум так же, как некоторые из нас развивают свое тело. В этом и заключается высший дар Гёте людям. Он учил каждого из нас долгу саморазвития. Именно в этом первый и главный долг каждого из нас. Гёте проповедовал культуру как символ веры – даже для тех из нас, кто чувствовал ее и ранее, пример гениального поэта является вдохновляющим. Позже я понял, что если бы Гёте хватило смелости Уитмена и он опубликовал бы свои озорные стихи и драмы, о которых рассказывает нам Эккерман, и правдивую историю своей жизни, он предстал бы перед современным миром подобно новоявленному Шекспиру, который на протяжении веков стоял перед феодальным миром священным проводником людей в новое будущее:

…

И доколь ты не поймешь:

Смерть для жизни новой,

Хмурым гостем ты живешь

На земле суровой.

…

Но увы! Он тоже был снобом и любил уважение к его достоинству и лесть, а еще пустые церемонии провинциального немецкого двора. Представьте себе великого человека и одного из мудрейших людей планеты, довольного тем, что сидит на этой старой феодальной стене в придворном наряде и болтает ногами в башмаках с пряжками и шелковых чулках на глазах проходящих под ним обывателей.

О, Бетховен был прав в своем бунте, нахлобучив шляпу на голову, когда мимо проезжал Великий герцог, в то время как Гёте стоял на обочине дороги, шляпа в руке, глубокий поклон. Когда брат композитора[33] подписал письмо к нему брату «гутсбезитцер» (помещик, т.е. владелец земельного участка), Бетховен подписал ответное письмо «хирнбезитцер» (владелец мозгов). Владелец мозгов не может гордиться тем, что он помещик.

Гёте не испытывал достаточного почтения к своему собственному гению и, хотя был состоятельным человеком, не использовал в полной мере свои поразительные дарования. Он должен был бы посетить Англию и Францию в раннем возрасте и провести там, по крайней мере, пару лет. Если бы Гёте знал Блейка, он, возможно, достиг бы своих высот раньше и понял бы, что должен дать своему собственному духу богатую пищу. Ибо, несомненно, уже первые творения Блейка показали бы немцу, что даже у него есть достойные конкуренты. Но увы, такое путешествие не состоялось!

Тем временем уже в шестнадцать лет Блейк достиг совершенства в магии слова. Так, описывая вечер, он восклицает:

…

Западный твой ветер

На озере задремлет – и безмолвным

Сиянием ты мрак наполнишь[34].

…

Эта «природная магия», как назвал ее Мэтью Арнольд[35], есть единственное качество, которое так и не появилось в поэзии Гёте. И все же каждый из нас обязан сознательно стремиться к предельному саморазвитию, глядя, как высоко поднялся Гёте даже на ничтожной основе малюсенького Веймара. Как лирический поэт, он занимает одно из величайших мест среди всех поэтов мира. Никто никогда не писал более пронзительной драматической лирики, чем обращение Гретхен к Мадонне. И исповедь Миньоны обладает тем же высочайшим качеством.