Моя жизнь и стремление. Автобиография

Мне дали другую работу, причем самый достойный ручной труд. Я вошел в отделение работников администрации и стал членом отряда, в котором зарабатывались мелкие деньги на упаковке сигар.

В этой группе было четыре человека, включая меня, а именно: купец из Праги, учитель из Лейпцига, и я не смог узнать, кем был этот четвертый, он никогда не говорил об этом.

Эти трое сотрудников были прекрасными, добрыми людьми. Они долгое время работали вместе, были на хорошем счету у начальства и приложили все возможные усилия, чтобы мое обучение и трудные времена прошли для меня как можно проще.

Между нами никогда не произносилось грубого или нецензурного слова.

Наша мастерская вмещала от семидесяти до восьмидесяти человек. Я не заметил никого, чье поведение напоминало бы утверждение, что тюрьма — это высшая школа преступников. Напротив! Каждый из них постоянно пытался произвести наилучшее впечатление на своих начальников и сокамерников.

Я никогда не слышал о плохих планах на будущее за все время своего заключения. Если бы кто-нибудь осмелился объявить об этом, его бы категорически отвергли, если бы не доложили.

Надзирателя этой комнаты или, как ее там называли, этого помещения звали Гелер. Я отдаю дань его имени с большой искренней благодарностью. Он должен был наблюдать за мной, и, хотя он не имел ни малейшего понятия о психологии, только в результате его человечности и богатого жизненного опыта, он так увидел мою внутреннюю сущность, что его сообщения обо мне, как это оказалось позже, почти приближались к истине.

Как и все эти надзиратели, раньше он служил в армии, а именно, солистом в оркестре духовых инструментов. Вот почему ему доверили музыку и духовой оркестр из заключенных. По воскресеньям он давал концерты во время свиданий во дворе тюрьмы, и очень хорошо дирижировал. В церковной музыке ему также приходилось аккомпанировать певцам на своих музыкальных инструментах.

Однако, к сожалению, ни он, ни катехизатор, кому подчинялся церковный корпус, не имели необходимых теоретических знаний, чтобы перерабатывать пьесы для разучивания или, говоря профессиональным языком, их аранжировать. Поэтому оба джентльмена давно искали заключенного, способного восполнить этот пробел, но не находили.

Теперь, в результате наблюдений за моим психическим состоянием, надсмотрщик Гелер пришел к мысли принять меня в свой духовой оркестр, чтобы посмотреть, может ли это оказать на меня какое-либо доброе влияние.

Он спросил у руководства и получил разрешение. Потом он спросил меня, и я, конечно, тоже не отказался.

Я пришел в часовню. На тот момент свободной оказалась только валторна. Я никогда не держал в руках альт-рожка (сигнальный охотничий горн — прим. перевод.), но вскоре я стал на нем играть.

Охранник этому обрадовался. Еще больше он обрадовался, узнав, что я изучал композицию и могу аранжировать музыкальные произведения.

Он немедленно сообщил об этом катехизатору, который принял меня в число церковных певчих.

Итак, теперь я стал участником как духового, так и церковного корпуса и занимался просмотром существующих музыкальных произведений и аранжировкой новых. Отныне концерты и церковные выступления приобрели совершенно другой характер.

Надо сказать, что эти музыкальные труды были лишь побочной работой. Я ни в коем случае не был освобожден от нагрузки, которую каждый заключенный должен выполнять в течение дня, если хочет избежать неудобств. Эта рабочая нагрузка не слишком велика, ее может выполнить любой, имеющий желание работать. Опытные специалисты могут справиться с ней даже за несколько часов.

Вот почему у меня оставалось достаточно времени для занятий композицией, от чего я не отказался даже после того, как меня перевели в офисные работники.

Мое сердечное желание быть изолированным исполнилось. Еще когда меня только определяли, я просил дать мне отдельную камеру, тогда исполнение этого желания было невозможным. И только теперь, когда я пришел к психологически полноценному результату, меня перевели в изолятор и разместили рядом с кабинетом инспектора.

Он был высокообразованным, очень сознательным и гуманным джентльменом, специальным литератором которого я стал.

Такой работы раньше не существовало.

Обращаю ваше внимание на психологически значимый факт, что на момент поступления я был совершенно неспособен быть клерком, но теперь считался способным занимать служебную должность, требующую большой интеллектуальной осмотрительности и проницательности, что было высшей точкой доверия во всем учреждении.

Мой инспектор был не только управляющим изолятором, но и профессиональным писателем. Его деятельность была связана со специальной статистикой нашего учреждения, а также с характером и задачами пенитенциарной системы в целом. Он писал соответствующие отчеты и вел активную переписку со всеми выдающимися деятелями пенитенциарной системы.