Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Через эти два издания я попытался объяснить читающей публике принципы сатьяграхи. Обе газеты выходили большими тиражами, которые в какой-то момент достигли сорока тысяч экземпляров каждый. Но если тираж «Навадживана» рос стремительно, то тираж «Янг Индиа» увеличивался медленно и постепенно. После того как меня посадили в тюрьму, тиражи обеих газет упали и сейчас составляют менее восьми тысяч экземпляров.

С самого начала я был против публикации в газетах рекламных объявлений. Не думаю, что издания от этого много потеряли. Напротив, я уверен, что такой подход в значительной степени позволил им сохранить независимость.

Так случилось, что эти газеты дали мне возможность оставаться в мире с самим собой. Поскольку и речи быть не могло о немедленном возвращении к гражданскому неповиновению, издания помогли мне высказывать свое мнение и вселять уверенность в читателей. А потому я считаю, что оба органа хорошо послужили интересам народа в час суровых испытаний и внесли свой скромный вклад в борьбу с тиранией и тяготами военного положения.

35. В Пенджабе

Сэр Майкл О’Двайер возложил на меня всю ответственность за произошедшее в Пенджабе, а некоторые молодые люди-пенджабцы считали меня виновным и во введении военного положения. Они полагали, что если бы я не прекратил кампанию гражданского неповиновения, то не произошло бы и бойни в Джаллианвала-багх. Некоторые дошли до того, что угрожали мне убийством и советовали не приезжать в Пенджаб.

Однако сам я считал занятую мной позицию настолько правильной и безупречной, что, как мне казалось, ни один разумный человек не мог неправильно истолковать ее.

Мне не терпелось попасть в Пенджаб. Я никогда прежде не бывал там, и потому мне так хотелось взглянуть на все своими глазами. Доктор Сатьяпал, доктор Китчлу и пандит Рамбхадж Дутт Чоудхари, приглашавшие меня в Пенджаб, в то время находились за решеткой, но я предчувствовал, что правительство не посмеет держать их в заключении слишком долго. Многие пенджабцы приходили встретиться со мной, когда бы я ни оказался в Бомбее. Каждый раз я пользовался случаем и старался ободрить этих людей, успокоить их. В те дни моя уверенность в себе была заразительной.

Но вот мой визит в Пенджаб приходилось снова и снова откладывать. Вице-король отвечал неопределнным «не сейчас» всякий раз, когда я обращался к нему за разрешением отправиться туда.

А тем временем была создана комиссия Хантера для расследования действий правительства Пенджаба в условиях военного положения. Мистер Эндрюс уже сумел добраться до Пенджаба. Его письма содержали душераздирающие описания событий, и у меня сложилось впечатление, что зверства, совершенные в период военного положения, были гораздо более жестокими, чем сообщалось в прессе. Эндрюс уговаривал меня срочно приехать и присоединиться к нему. Одновременно Малавияджи слал мне телеграммы с требованиями также как можно скорее прибыть в Пенджаб. Я вновь телеграфировал вице-королю, спрашивая разрешения поехать в Пенджаб. В ответной телеграмме он сообщил, что даст мне такую возможность совсем скоро. Насколько помню, мне было разрешено отправиться в путь 17 октября.

Сцена, свидетелем которой я стал по прибытии в Лахор, навсегда останется в моей памяти. Железнодорожный вокзал от одного конца платформы до другого был заполнен людьми. Казалось, все население города покинуло свои дома и устремилось на встречу с близким родственником после долгой разлуки. Царила атмосфера безудержной радости. Меня поселили в принадлежавшем ныне покойному пандиту Рамбхаджу Дутту бунгало, а опекать меня поручили шримати Сарала Деви. И это стало настоящим бременем, поскольку тогда любое место, где меня размещали, сразу превращалось в караван-сарай, да и теперь ничего не изменилось.

В то время, пока главные пенджабские политические лидеры отбывали тюремное заключение, их место заняли пандит Малавияджи, пандит Мотилалджи и ныне покойный свами Шраддхананджи. С Малавияджи и Шраддхананджи я был близко знаком и раньше, но это стало первой для меня возможностью вступить в дружеские отношения с Мотилалджи. Все эти лидеры, как и местные общественные деятели, избежавшие тюремного заключения, собрались вместе и сразу заставили меня чувствовать себя среди них как дома. В их кругу я даже самому себе не казался чужаком.

То, как мы единогласно пришли к решению не давать показаний комиссии Хантера, теперь уже давняя история. О наших мотивах много писали, и я не считаю необходимым повторять все это здесь. Достаточно сказать, что я по-прежнему считаю наше общее решение бойкотировать комиссию абсолютно верным и оправданным.