Итак, у меня появилась возможность каждый день беседовать с Малавияджи, который терпеливо, как старший брат, объяснял мне, чем отличаются друг от друга программы разных партий. Я понял, что мое участие в обсуждении реформ стало неизбежным. Взяв на себя ответственность за составление отчета комиссии о зверствах в Пенджабе, я должен был доделать и все остальное. Предстояло, например, переговорить с правительством. Кроме того, оставался халифатский вопрос. В то время я продолжал верить, что мистер Монтегю не предаст интересы Индии. Освобождение братьев Али и других заключенных казалось мне добрым знаком. В таких обстоятельствах, как я считал, будет правильным не отвергнуть, а принять предлагаемые реформы. Дешбандху Читтаранджан Дас, впрочем, утверждал, что реформы следует отвергнуть как абсолютно неадекватные и неудовлетворительные. Локаманья продолжал соблюдать нейтралитет, но уже принял решение поддержать любую резолюцию, которую одобрит Дешбандху.
Сама по себе мысль, что мое мнение и мнения таких закаленных, опытных и всеми уважаемых лидеров не сходятся, была для меня невыносимой. Но моя совесть слишком громко говорила со мной. Я попытался сбежать с Конгресса, заявив пандиту Малавияджи и Мотилалджи, что будет лучше, если я не стану участвовать в дальнейших заседаниях. Это убережет меня от споров со столь влиятельными лидерами.
Однако мое предложение не встретило одобрения. О моем намерении каким-то образом стало известно Лале Харкишанлалу.
— Так дело не пойдет. Это заденет чувства жителей Пенджаба, — сказал он.
Я обсудил сложившуюся ситуацию с Локаманьей, Дешбандху и мистером Джинна, но выхода из затруднительного положения не нашлось. Наконец мне пришлось откровенно рассказать о своей проблеме Малавияджи.
— Не представляю, как мы достигнем компромисса, — сказал я ему. — Если я выдвину свою резолюцию, придется провести голосование. Но я не знаю, как организовать подобную процедуру. На открытых заседаниях голосование проводилось простым поднятием рук, и не было никакого различия между голосами официальных делегатов и голосами гостей. Здесь столько людей, что мы не сможем точно подсчитать голоса. А это значит, что, если даже такое голосование и состоится, оно не будет иметь смысла.
На помощь мне пришел Лала Харкишанлал и предложил взять на себя все организационные вопросы.
— В день голосования, — сказал он, — мы не пустим гостей в пандал[132], где заседает Конгресс. А что до подсчета голосов… Что ж, с этим я разберусь лично. Но вы ни в коем случае не должны отсутствовать на последующих заседаниях.
Я сдался. Внутренне дрожа, я выдвинул свою резолюцию на рассмотрение. Пандит Малавияджи и мистер Джинна поддерживали ее. Я заметил, что, хотя расхождения во взглядах не обострили наших взаимоотношений и наши речи были спокойными, делегатам не понравился сам по себе факт разногласий. Он огорчил их. Им хотелось единодушия.
И даже пока все еще произносились речи, лидеры открыто обменивались записками, пытаясь устранить разногласия. Малавияджи делал все возможное, чтобы сблизить стороны. И тогда Джерамдас передал мне листок с предлагаемой им поправкой и попросил в своей обычной учтивой манере уберечь делегатов от дилеммы. Его поправка пришлась мне по нраву. Малавияджи изо всех сил пытался найти компромисс, и я сообщил ему, что поправка Джерамдаса кажется мне подходящей для обеих сторон. Локаманья, которому вслед за мной передали записку Джерамдаса, сказал:
— Если Читтаранджан Дас одобрит поправку, у меня не будет никаких возражений.
Дешбандху наконец оттаял и бросил взгляд на Бепина Чандру Пала в поисках поддержки. Малавияджи сразу обрел желаемую надежду. Он выхватил листок, на котором была написана поправка, и еще до того, как Дешбандху успел произнести решительное «да», воскликнул:
— Братья делегаты! Вам будет отрадно узнать, что компромисс был достигнут!
Последовавшая за этим сцена заслуживает описания. В пандале раздались рукоплескания, а угрюмые еще минуту назад лица засияли улыбками.
Едва ли есть необходимость приводить здесь текст поправки. Моя цель состоит главным образом в том, чтобы рассказать, как я выдвинул свою резолюцию, потому что это имело прямое отношение к другим экспериментам с истиной, о которых я рассказываю в этих главах.
Этот компромисс наложил на меня еще бо́льшие обязательства.
38. Приобщение к работе в конгрессе
Я считаю свое участие в работе Конгресса в Амритсаре подлинным началом своей деятельности в Конгрессе. Прежнее мое участие служило, вероятно, не более чем ежегодным напоминанием о том, как я предан этой организации. Я никогда не думал, что для меня найдется какая-то особая работа, не связанная с предоставлением частных услуг. Да я и не надеялся на большее.