Моя жизнь. Южный полюс

Последний подъем дался нам нелегко, особенно его первая половина. Мы не рассчитывали обойтись одинарной упряжкой, но все же решили сделать попытку. Что собаки, что каюры заслуживают самой высокой похвалы за это восхождение. И те и другие славно потрудились. Я до сих пор ясно представляю себе, как это было. Собаки словно понимали, что от них в последний раз требуется такое мощное усилие. Они буквально распластывались на снегу, цеплялись когтями и тащили сани вперед. Но они не могли обойтись без отдыха, и тогда нелегко приходилось каюрам. Нешуточное дело – снова и снова трогать с места тяжеленные сани. Да, помучились и люди, и собаки на этом подъеме! Но отряд упорно пробивался вперед дюйм за дюймом, и вот наконец самый крутой участок позади.

Дальше простирался отлогий склон, настолько простой, что его мы одолели без остановки. Впрочем, и тут пришлось потрудиться, и прошло немало времени, пока мы выбрались на плато южнее горы Энгельстада.

Каким же, каким оно будет, это плато? Мы представляли себе теряющуюся на юге обширную, гладкую равнину. Однако тут мы разочаровались. На юго-западе и вправду все ровно и гладко, но ведь нам не туда. А на юг уходили волны поперечных кряжей – то ли продолжение уходящего на юго-восток хребта, то ли звено, соединяющее его с плато.

Мы упрямо продолжали движение – не сдадимся, пока нашему взору не откроются просторы плато. Мы надеялись, что протянувшийся впереди отрог горы Дона Педро Кристоферсена будет последним. Здесь условия сразу изменились: слой рыхлого снега исчез, начали появляться заструги, особенно неприятные как раз на последнем гребешке. Они тянулись с юго-востока на северо-запад – твердые как кремень, острые как нож. Сорвешься – не обрадуешься. Казалось бы, собаки в этот день достаточно потрудились и должны были устать. И однако последний гребень с этими коварными застругами их ничуть не озадачил. Катясь на прицепе за санями, мы лихо въехали на то, что посчитали началом плато, и в 8 вечера остановились.

Погода весь день стояла хорошая, мы были вполне довольны видимостью. Далеко на северо-запад уходила цепочка вершин, тот самый хребет, который мы видели с другой стороны. А вблизи – только гребни гор, о которых столько говорилось выше. Однако потом нам пришлось убедиться, сколь обманчиво здесь освещение. Как только мы стали на привал, я обратился к барометру. Результат (позднее подтвержденный гипсометром) – 3212 метров над уровнем моря. На всех одометрах была одна цифра – 17 миль, или 31 километр.

Подводя итог этому дню – 31 километр, при подъеме в 1800 метров, – видишь, на что способны хорошо тренированные собаки. И ведь сани еще оставались достаточно тяжелыми. Надо ли говорить что-нибудь еще, не достаточно ли одного этого факта?

На таком твердом снегу было трудно найти место для лагеря. Все же мы нашли его и поставили палатку. Как обычно, я принимал снаружи спальные мешки и личные вещи и наводил порядок внутри. Вот и кухонный ящик, и продукты на вечер и на утро. Но в этот день я быстрее обычного разжег примус и посильнее накачал его, надеясь его гудением заглушить выстрелы, которые вот-вот должны были последовать. 24 наших верных товарища и прилежных помощника были обречены на смерть. Жестоко, но иначе нельзя. Мы были готовы на все ради достижения своей цели. Каждый сам убьет тех из своих собак, на которых пал выбор.

Пеммикан в этот вечер закипел на редкость быстро, и я помешивал его особенно усердно. Грянул первый выстрел. Признаюсь, что я вздрогнул, хотя не отношу себя к числу нервных. Выстрел за выстрелом гулко раскатывался по плато. И каждый из этих зловещих звуков означал, что еще один наш верный слуга расстался с жизнью.

Прошло немало времени, прежде чем я услышал первый доклад о выполнении задачи… Каждый должен был разделать убитых собак и вынуть внутренности, чтобы мясо не испортилось. Величайшая осторожность необходима, иначе мясо станет непригодным для еды. БО́льшую часть внутренностей тут же, еще горячими сожрали ненасытные товарищи убитых. Особенное рвение проявил Зверь из упряжки Вистинга. Его буквально раздуло после этого пиршества. Многие собаки сначала отказывались есть внутренности, но потом и они вошли во вкус.

Первый вечер на плато, а праздничного настроения в палатке нет и в помине… Царила какая-то мрачная, гнетущая атмосфера; мы успели привязаться к своим собакам. Это место получило название «Бойни». По плану мы должны были простоять здесь два дня, отдохнуть и поесть собачатины. Кое-кто из нас сперва и слышать не хотел о таком блюде, но, по мере того как время шло и аппетит становился все лучше, взгляды менялись, и в последние дни мы думали и говорили только о собачьих отбивных, собачьем лангете и т. п.

Тем не менее в первый вечер на «Бойне» мы сдержались. Все-таки негоже набрасываться на еще не остывшие туши своих четвероногих друзей…