Моя жизнь. Мои современники

О своем учителе греческого языка, И. Ф. Анненском, я уже упоминал. Он вел наш класс в течение всего гимназического курса, и я с любовью о нем вспоминаю. По мягкости своего характера, он не мог нас заставить заниматься как следует, и мы кончали гимназию с очень слабыми знаниями греческого языка. Через несколько лет после окончания мною гимназии, когда на Парнасе русской поэзии внезапно появился новый поэт, утонченный эстет Иннокентий Анненский, начавший печататься впервые в сорокалетием возрасте, мне трудно было представить себе, что это тот самый бледнолицый блондин с козлиной бородкой и задумчивыми глазами, наш милый «Инокеша», как мы его называли, которого, не приготовив урока, мы «заводили», спрашивая о происхождении разных слов. Страстный филолог и знаток сравнительного языкознания, Анненский всегда попадался на ловко закинутую хитрыми мальчишками удочку и подолгу объяснял нам санскритские корни. На доске появлялись столбцы этих корней — разные «бха», «рха», «рхи» и т. д., а мы, в ожидании звонка, смотрели на часы, изредка задавая ему новые вопросы, чтобы поддержать «завод».

Когда праздновался какой-то юбилей нашего директора, Анненский принес нам для произнесения на чествовании написанное им от лица учеников стихотворение. Возможно, что эти довольно банальные стихи были первым творением известного поэта. Помню их начало:

Мы собрались тесной гурьбой
И на праздник веселый пришли.
Видишь, книг у нас нету с собой, —
Мы цветов для тебя принесли.

Как я выше упоминал, с третьего класса я попал в тесный кружок одноклассников, близкое знакомство с которыми у меня продолжалось в течение всего учебного периода. Некоторые из них стали впоследствии людьми заметными. Например, А. Н. Потресов — один из вождей русских социал-демократов, К. А. Красусский — профессор химии, Я. Я. Гуревич — сын нашего директора, занявший потом место отца, известный педагог, Д. Е. Жуковский — издатель философских книг, Г. М. Григорьев — самый популярный из преподавателей физики в петербургских гимназиях. Последний вошел в наш кружок позже других, поступив лишь в седьмой класс гимназии.

По субботам и воскресеньям мы часто бывали друг у друга, устраивали совместные игры, чтение русских классиков, а то и любительские спектакли. Разговаривали о гимназических делах, о каникулярной жизни, о прочитанных книжках, иногда философствовали. Но, в отличие от большинства гимназистов, наших сверстников, никогда не сквернословили и не вели скабрезных разговоров о женщинах. Не знаю, природная ли стыдливость, или внушенная домашним воспитанием порядочность мешала нам говорить друг с другом о «похабной» стороне жизни, но она была по молчаливому соглашению совершенно устранена из нашего товарищеского общения.

Само собою разумеется, что каждый из нас не мог не интересоваться так называемыми «вопросами пола», в особенности в переходном к возмужанию возрасте, но мы считали долгом свои размышления на эту тему скрывать друг от друга. Я, например, поступая в гимназию, не имел никакого понятия о существовании половой жизни. Гимназисты очень любят «просвещать» таких невинных мальчиков, а меня так никто и не «просветил». Первоначальное понимание половых отношений я получил из наблюдений над животными.