Моя жизнь. Моя любовь

О скалы Эллады, о скалы Эллады,
Где мира войною сменялись услады,
Где пела Сафо и от страсти пылала,
Где остров есть Делос, где Феба начало!
Там вечное лето их всех золотит,
Но все, кроме солнца, померкло и спит.

В Санта-Море мы наняли маленькую парусную лодку с экипажем из двух человек, и на заре жаркого июльского дня поплыли по Ионическому морю. Мы вошли в залив Амбрачио и высадились у маленького городка Карвасарас.

Нанимая лодку, Раймонд пытался объяснить с помощью жестов и нескольких древнегреческих слов, что наше путешествие должно по возможности напоминать путешествие Одиссея. Рыбак, по-видимому, очень мало знал об Одиссее, но вид достаточного количества драхм заставил его решиться поднять парус, хотя сделал он это с видимой неохотой и, неоднократно указывая на небо, повторял «Бум, бум» и, изображая руками бурю, старался нам дать понять, что море ненадежное. Не существует более коварного моря, чем Ионическое, и мы рисковали нашими драгоценными жизнями.

Мы остановились в маленьком турецком городке Пререза на Эпирийском побережье и накупили продуктов: огромный козий сыр, большое количество спелых оливок и сушеной рыбы. На нашем паруснике провизию некуда было спрятать, и она целыми днями лежала под палящими лучами солнца. Я не забуду до самой смерти запаха сыра и рыбы, тем более, что маленькую лодку равномерно покачивало. Часто ветер спадал, и нам приходилось браться за весла. В конце концов с наступлением сумерек мы высадились в Карвасарасе.

Все жители сбежались на берег, чтобы нас приветствовать. Сам Христофор Колумб, высаживаясь на американском побережье, наверное, не вызвал большего удивления среди туземцев. Мы почти обезумели от радости; хотелось обнять всех жителей поселка и воскликнуть: «Наконец-то, после многих странствий прибыли мы в священную землю Эллинов! Привет, о Зевс Олимпийский, и Аполлон, и Афродита! Готовьтесь, о Музы, снова плясать! Наша песня разбудит Диониса и спящих вакханок!»

В Карвасарасе не было ни гостиницы, ни железной дороги. Нам отвели на постоялом дворе единственную комнату, и мы там переночевали все вместе. Спать особенно много не пришлось. Во-первых, потому, что Раймонд целую ночь напролет держал речи о мудрости Сократа и небесной награде за платоническую любовь; во-вторых, потому, что кровати состояли из грубо отесанных досок, и, наконец, потому, что Эллада была населена тысячею маленьких обитателей, которым захотелось нами питаться. На утренней заре мы покинули селение. Мать с нашими четырьмя чемоданами ехала в повозке, запряженной парой лошадей, а мы, срезав лавровые ветви, шли рядом пешком. Почти все село сопровождало нас большую часть пути, по которому с лишком две тысячи лет назад шел с войском Филипп Македонский.

* * *

Дорога из Карвасараса до Агрининьона идет через горы, полные дикой и суровой красоты. Утро было чудесное, воздух чист, как хрусталь. С юношеской легкостью резвились мы вокруг повозки, подпрыгивая, распевая песни и испуская радостные крики. Переправляясь через речку Аспропотамос (древний Ахеллос), Раймонд и я, несмотря на слезные мольбы Елизаветы, решили окунуться в ее чистых водах, но не рассчитали силы течения и едва не были унесены. Немного дальше две злобные овчарки устремились на нас через луг из отдаленной усадьбы и набросились бы на нас со свирепостью волков, если бы не вмешался наш храбрый кучер и не отогнал их бичом.

Мы завтракали в маленькой придорожной харчевне, где в первый раз попробовали вина, сохранившегося в классических засмоленных мехах. Вкус у него, как у мебельной политуры, но мы, делая гримасы, уверяли, что оно превосходно. Наконец мы доехали до раскинувшегося на трех холмах древнего города Стратоса. Это были первые греческие развалины, которые мы увидели, и вид дорических колонн привел нас в восторг. Мы поднялись за Раймондом на западный холм к храму Зевса и в лучах заходящего солнца перед нами миражем вырос старый город на трех холмах во всей его красоте и великолепии.

С наступлением темноты мы приехали в Агринион, немного усталые, но в таком состояния счастья, которое редко выпадает на долю смертным. Утром мы сели в омнибус и приехали в Миссолонги, где воздали хвалу памяти Байрона, погибшего в этом героическом городе, расположенном на земле, пропитанной кровью мучеников. Не кажется ли странным, когда подумаешь, что Байрон уберег сердце Шелли от пламени погребального костра? Сердце Шелли теперь похоронено в Риме и, возможно, что сердца двух поэтов все еще находятся в мистическом общении «от некогда славной Греции до былого величия Рима».