В подражание незнакомому пока мудрецу я обвожу взглядом стол. Читать в душах мне не дано, однако кое-какие мелочи замечаю. Том, к примеру, втихаря тяпнул второе двойное виски, а Эви налегает на булочки — верный знак, что после закусок, а возможно, и перед десертом слиняет в дамскую комнату и вернется злая,
— Какое блаженство, не правда ли? — разливается Кейт. На мой взгляд, вопрос риторический. — Чудный человек! Чудный! Чудный!
Она так и не умолкла до конца вечера, расписывая Роберту свое американское (как выяснилось) чудо по имени Макс.
6
Недосуг мне день-деньской предаваться раздумьям о своем семействе. Заманчиво, конечно, отдать должное очередному маминому финту и поплакаться вволю, однако и на хлеб насущный не грех подзаработать. Не всем же, увы, проценты со вкладов капают. Об этом безрадостном обстоятельстве я вспоминаю всякий раз, когда Эви или Фло возвращаются в родные пенаты после набега на «Гуччи», шатаясь под тяжестью элегантных свертков… О чем я? Ах да, о хлебе насущном. Мое интервью горит, в связи с чем все утро четверга я мечусь по кухне как полоумная, время от времени прикладываясь к чашке с отвратным «Нескафе» (выражение «дурно пахнет изо рта» ассоциируется у меня не столько с дешевым пивом, сколько с растворимым кофе).
Стоп! Как бы у вас не сложилось превратное впечатление о рабском труде современной женщины, совмещающей домашнее хозяйство с интеллектуальной деятельностью. В такие дни все домашнее хозяйство побоку. Кухонный стол скрылся из виду под завалами газетных и журнальных вырезок. Диктофон и упаковка батареек «Дюраселл» затерялись среди мисок с остатками утренних хлопьев. Изжеванная донельзя книжка-раскраска, коробка наполовину растерянного конструктора и небесно-голубенькие трусики — милый знак внимания от Эмбер, прибывший с утренней почтой, — свалены в одну кучу. Люблю я Эмбер. Она не дает мне окончательно закоснеть в скуке и к тому же печется о моем белье. Собственно, она одна (не считая меня) это самое белье и видит во время наших редких совместных вылазок в бассейн. Мне требуется как минимум месяц, чтобы набраться мужества для следующего заплыва, поскольку я убеждена, что в купальнике приобретаю сходство со страусиным яйцом.
Нервное клацанье ножниц, лихорадочный поиск новых батареек… Общая картина ясна, и имя ей — паника перед интервью. Хуже всего, что со всей этой круговертью — днем рождения Роберта, ошеломляющей новостью от мамы — я напрочь забыла об интервью. И не вспомнила бы, если бы не вечерний звонок Араминты, редактора еженедельника «Султан», где я подрабатываю. Вот вам и причина сегодняшней горячки. Ситуация, честно скажу, не такая уж редкая, хотя и не рядовая. Обычно я все-таки выкраиваю больше получаса для того, чтобы раскопать подноготную будущего собеседника.
Вцепившись, как в спасательный круг, одной рукой в чашку с кофе, а другой — в круассан, я любуюсь портретом кандидата в визави и проглядываю вырезки. Так. Танцор. Яркий представитель, если верить Исмин Браун из «Дейли телеграф», новой школы, совершающей революцию на сцене. У меня не было времени уточнить составляющие революционного процесса (помимо откровенно небритой, судя по снимку, груди — интересно, это теперь такая мода в балете?). К сожалению, не спец я в этой области: все мои знания о хореографии почерпнуты из «Балерины Анджелины» — хлипкой книженции, повествующей о даровитой мышке. К юной танцовщице из породы грызунов мой младший сын Джек был чертовски неравнодушен до тех пор, пока не решил, что «всякие танцы — девчачье дело», и не переключился на «Стегозавров».
О, так наш мистер Данфи — ирландец! А вдруг заведет излюбленную национальную волынку про «кельтские корни и неразрывность с родимой культурой»? Но хорош, особенно для любительниц (а тем паче любителей) смугло-стройно-рельефной мужественности. Что ж, поболтаем о том о сем. Пуанты, пачки… да мало ли тем для беседы.