Моя жизнь. От зависимости к свободе

Сам я не отношу себя к числу людей, наделенных поэтическим даром. Да, бывает порой, что чувства, волнующие душу, перевожу на язык стихов. На некоторые из них даже сложены мелодии. Мои помощники собрали мои стихотворения и издали отдельной книгой. Многие певцы исполняют песни «Моя Родина» (музыка Бекболата Тлеухана), «Ушконыр» (музыка Алтынбека Коразбаева). Есть у меня и свои песни. Самая первая называется «Шубарат». В 1973 году по моей инициативе в Темиртау были приглашены несколько человек из редакции газеты «Социалистік ?аза?стан», все областные собкоры. Банкетом, организованным для журналистов, руководил я сам и тогда исполнил под домбру свою песню «Шубарат». Журналист Уахап Кыдырханов, находившийся в тот момент там в служебной командировке, позже опубликовал в печати следующие слова этой песни: «Алатау – родная земля, родина моя. // Скучаю по нежному ветерку. // Да, в почете я в милой Сарыарке, // Но родной край разве забудет джигит?!» Песня «Шубарат» родилась в долгие годы моей работы в Темиртау, Караганде, когда скучал по родной стороне. Я писал: «Шубарат у подножия Алатау, // Там, где находится Шамалган. // Хоть нашел я любимую в Сарыарке, // Родная земля, всегда я сердцем с тобой!» Поэтому рассматриваю ее только как проявление своего настроения. По возможности стараюсь читать поэтические сборники. А что касается влияния предков, то надо сказать о том, что в наши детские годы в ауле каждое празднество, любой той не проходили без айтыса. Причем зачастую это принимало весьма динамичный характер, между делом исполнялись песни, кюи. Правда, о танцах не помню.

Хотя, если человек не занимается литературой, что мешает ему писать стихи? Какой казах не обладает таким свойством? Мастерами изложения своих мыслей в стихотворной форме были мой отец Абиш и мать Альжан. Они являлись простыми сельскими тружениками, но на тоях, даже дома, часто переходили на рифмованную речь. Лично мне эта способность, кажется, передана от родителей. Особенно моя мать была веселым, открытым, острым на язык человеком. В любой ситуации она, что называется, не лезла за словом в карман. Никогда не сетовала на какие-либо недостатки в доме, довольствовалась тем, что есть, была добродушной. И петь умела удивительно. Любой той в ауле не начинался без нее, всегда ждали ее прихода. Сверстники отца тоже часто вспоминали о его способности импровизировать. Мой одноклассник Садуакас Есимбай написал книгу воспоминаний о нашем детстве. В ней он пишет: «Наш отец Абиш особенно был мастером айтыса. Многие его выступления я видел и слышал лично. На тоях вместе с Альжан апай они всегда завершали празднество исполнением “той бастар”, высказывая хозяевам благодарность, примешивая шутки по поводу отдельных выходок гостей, тем самым задавая веселый, задорный настрой». Сверстники моих родителей тоже дружили с юмором, были творческими людьми, умели сочинять стихи на ходу.

Пример для поколений

В рассказах о своем деде я в свое время ограничился констатацией факта: «Назарбай был человеком, имевшим определенную власть и соответствующую печать…» Этот человек управлял в местности, много лет был бием – судьей, разбиравшим споры по обычному праву. В книге Тортая Садуакасова «Назарбай бий и история родного края» о нем приведены конкретные сведения. Данная книга убедительно показывает, что даже в те времена документы и делопроизводство велись довольно аккуратно. В архивах сохранилась подробная информация обо всех аулах Каскеленской волости, о численности и возрастном составе населения, имеющего право голоса, о количестве скота в хозяйствах (конкретно указано количество лошадей и овец, но почему-то не подсчитаны верблюды и коровы). Например, у нашего предка Суюнбая было 70 лошадей, 200 овец. У троих братьев – Жанысбая, Жигитбая, Назарбая – в общей сложности имелось три лошади, 50 овец. Для того времени это совсем мало: получается, что на каждый дом приходилась одна лошадь и около пятнадцати овец. Судя по этому, наша династия была не из богатых. Вот почему я говорю, что я – потомок скотоводов, овцеводов.

Моя бабушка никому не отдавала печать бия Назарбая, хранила ее строго при себе. Об этом мне рассказывала мать. Сейчас та печать выставлена в столичном музее.