Моя жизнь под землей (воспоминания спелеолога)

На этот раз тумана на Бреши Роланда не было, и оттуда открывался вид на Францию и Испанию. Мы воспользовались этим и легко поднялись на нетрудную вершину Тейон (3140 метров), с которой, однако, открывается великолепный вид. Здесь нам удалось увидеть редкое явление, производящее глубокое впечатление, — призрак Брокена. Наши гигантские тени отражались на блуждающих клочьях тумана, которые почти сразу же таяли в воздухе. Кроме того, мы полюбовались феерическим закатом и в сумерках спустились к маленькому гроту, у которого было название, совершенно ему не соответствующее: "Вилла Горье". Там оказалось так холодно и сыро, что мы поспешили оставить этот своеобразный холодильник и предпочли провести ночь под открытым небом у подножия крутого склона. Здесь мы тоже очень замерзли, так как вся наша подготовка к ночевке ограничилась тем, что мы натянули дополнительные свитеры, подняли воротники курток и спрятали руки в карманы. Мы продрожали всю ночь, и холод не дал нам уснуть. Задолго до рассвета мы поднялись, чтобы послушать ночную тишину и немножко согреться ходьбой, а главное — чтобы иметь в запасе как можно более длинный день.

Через час мы были под сенью гигантского навеса и вновь с волнением смотрели на знакомое нам зрелище — удивительное озеро, самое поразительное из всех озер в Пиренеях, навечно скованное льдом, единственное озеро, не отражающее неба и окружающих вершин, так как оно прячется под землей.

Как всегда, скудно экипированные, мы по обыкновению используем для освещения свечи, у нас нет веревки и кошек на ногах. Мы шагаем по подземному леднику, потом отваживаемся войти в большой подземный зал, который мы заметили еще в прошлый раз, а сегодня собираемся исследовать. Сделав несколько шагов под грандиозным сводом этого зала, мы с удивлением видим под слоем льда сантиметров на пятьдесят в глубине тушку птицы (галки), лежащую там неизвестно сколько времени. Эти горные вороны^[14] посещают обрывы и карнизы почти по всем Пиренеям и залетают в пещеры, где вьют гнезда в расселинах стен и сводов, переходя даже грань, за которую проникает дневной свет. Галка, найденная нами в ледяной темнице, сохранилась великолепно, у нее распростерты крылья, и кажется, что она все еще летит.

В центре зала, где мы передвигаемся осторожно и медленно, высится куча упавших со свода камней. Мы встаем на этот малюсенький остров, сознавая, что ни одно живое существо до нас не видело его, и присваиваем себе этот крохотный клочок суши, застывшей посреди подземного ледяного моря.

Но нас ждут другие нетронутые и таинственные берега подземных вод, ограниченных циклопическими стенами. Мы подходим к маленькому пляжу у подножия наледей, которыми покрыты стены, уходящие ввысь, куда-то так высоко, что мы уже не можем их различить.

Мы в самом центре подземной феерии, будто из книги Жюля Верна. Восхищаясь одновременно серьезно и ребячливо, пересекаем этот мир грез и на каждом шагу открываем новые чудеса из самых редких на нашей планете — подземный ледник или храм из льда, спрятанный в недрах земли.

Резкий и пронизывающий холод — единственное, что мешает нам и доставляет неприятности среди всего этого великолепия. Мы недостаточно тепло одеты для исследования такой пещеры, где к ледяному холоду добавляется еще и непереносимый сквозняк. Чтобы согреться, мы устраиваем соревнование и скользим, как на коньках, по идеально гладкому льду, на котором, как мы знаем, нам не угрожают ни провалы, ни трещины. Думаю, этот спорт не имеет прецедента, и он нас очень забавляет. Мы играем, как мальчишки, соревнуясь, кому удастся дальше прокатиться на подошвах или же кто более ловко пройдет между двумя поставленными на лед свечами.

Сочетая приятное с полезным, этим подземным катанием мы возвращаем немного тепла нашим телам, продрогшим еще накануне, так как мы провели всю ночь под открытым небом.

Должен сказать, что наше питание было весьма скудным (вернее оно было нормированным, причем порции были крайне малы). По каким-то неведомым соображениям и причинам мы решили, что питание в горах и пещерах есть нечто второстепенное, и, желая освободиться от этого рабства, разработали до невозможности упрощенный рацион, которым не удовольствовались бы даже спартанцы. Мы покупали шестикилограммовый каравай хлеба (такой хлеб теперь можно найти только в высокогорных селениях) и головку голландского сыра. Кончиком ножа мы рисовали на этой головке продолговатые сегменты вроде ломтей дыни. Каждый сегмент представлял собой дневную порцию, и это было все. Хлеб и сыр! Нам казалось, что этого достаточно, чтобы насытиться. Никакого горячего питья, никакого вина или спирта — ведь в горных озерах и потоках такая вкусная вода!..